В гостях у сказки, или Не царевна лягушка

Веселова Янина

— Куда ж я денусь? — сердито шмыгнула носом Марья. Как ни крути, а за год она сильно прикипела к своей здешней почти матери.

— Вот и славно, — успокоилась старушка.

Весь день она хлопотала, улаживая свои дела, а под вечер попарилась в баньке и нарядилась в новую вышитую рубаху.

— Пора мне, — обратилась Феодора к недовольной Марье. — Чую, что пришло времечко. И не спорь, — прикрикнула грозно. — Не перечь, слушай. Жизню я покидаю

с легким сердцем, а если ты сейчас кривиться перестанешь, то и с радостью великой. Потому как сделала все, что на роду написано.

— А Машка ваша как же?

— У нее все распрекрасно и здорово, — отмахнулась Феодора. — Только в прошлом месяце снилась. Я тебе сказывать не стала, чтоб сердце понапрасну не бередить, но раз уж так случилось, слушай. Живет Маруся моя в хоромах почище боярских, замуж выскочила и вообще на сносях.

— Врете! — не поверила Облигация.

— Правду глаголю, — отмахнулась бабка. — Я даже имя зятька знаю. Эдик! Что? Съела?

— Откуда?.. — схватилась за сердце Маша. Она ведь ни разу не называла имени своего отставного любовника, даже разговора о нем не заводила. Да что там… позабыла Эдика, и все.

— Ты чего побледнела-то? — встрепенулась бабка. — Али человек он плохой?

— Хороший.

— Тогда чего, неужели ревновать вздумала?

— Просто… — чуть ли не впервые в жизни Марья не могла найти слов, и филологическое образование и большой педагогический опыт работы ей, увы, не могли помочь. — Неожиданно это все, — наконец, разродилась она. — Но в том, что мужем и отцом Эдуард будет замечательным, не сомневайтесь. Надежный он очень.

— Славная новость, — просветленно улыбнулась Феодора, — утешительная. Еще легче мне на Лебединой дороге будет. Все-таки болит сердце за детей, — призналась она. — Будь они хоть сто раз взрослые и такие ухватистые как Машка моя. Так-то. Теперь к делу давай, — заговорила совсем другим тоном. — Дом и деньги кой-какие тебе оставляю. Бумагу об ентом давеча справила, заодно и покупателя нашла.

— Какого? — не поняла Маша, все мысли которой были сейчас в Россоши, на поросшей американскими кленами и акацией до боли родной улице Кара Маркса.

— Покупателя на халабудку мою, — знахарка захихикала. — Или думаешь, что неизвестны мне планы твои? О переезде думаешь? Ну и правильно. Не по тебе гадальное ремесло. Мастерства набралась, а куражу все одно нету. Вот схоронишь меня, сороковину отметишь и того, езжай, отседова дочка. Счастливый тебе путь и удачи два корыта.

— Может еще обойдется? — понадеялась Марья. — Перетерпим ночку, а потом заживем пуще прежнего.

— Все могёт быть, — не стала спорить бабка Феодора. — Дай-кося я тебя поцелую, и почивать станем.

Слово с делом

у нее не расходились. Не успела Маша глазом моргнуть, как шустрая старушка подорвалась с лавки, подлетела к ней и от души чмокнула в лоб.

— А теперь спать, — велела строго. — Завтра будет тяжелый день.

Марья хотела возмутиться и сказать, что после таких разговоров глаз не сомкнет, и уснула, словно в омут рухнула, чтобы вскочить чуть свет и убедиться, что не напрасно старый Мирон приходил за женой…

Провожали тетку Феодору всей слободкой. Все сделали по законам божеским и человеческим, не пожалели ни зерна, ни масла, ни зелена вина, ни добрых слов, что помогают душе человечьей на Лебединой дороге.

Осталась Маша одна одинешенька. И такая тоска на нее навалилась. Ни есть, ни пить не хочет, рученьку поднять сил нету, сидит у окошка и слезы горькие льет.

Чуть сама к предкам не отправилась. Спасибо алчущим приобщиться к магическим тайнам клиентам, не дали скиснуть ценному бойцу магического фронта. Пришлось Марье вытирать сопли и удовлетворять насущные запросы населения: гадать, снимать венцы безбрачия, делать привороты и отвороты, а главное ждать сороковины, чтобы с чистым сердцем уехать поближе к Воронежу. В этом мире он уже отстроился, Марья узнавала. И вокруг него шумят дубравы, до которых пока что не с топором добрался корабел Петр I.

А что городок пока маленький и построенный на границе с Тридевятым царством — ничего страшного. Нечисти и в столице немеряно.

Так и получилось, что до сороковин время не прошло — пролетело. Но зато и дел Марья переделать успела превеликое множество, потому как к отъезду изготовилась всерьез. Даже дом знакомому барыге продала и деньги с него получила. И не только за ценную новгородскую недвижимость, но и за основы гадального ремесла. Лука Иваныч — мужик ушлый и жизнью тертый. Он в колдовские силы покойницы Феодоры и дочери ее Машки облигации не верил, зато в могуществе слухов, бабской дури и жажде чуда ничуть не сомневался.

Потому и предложил Марье за отдельную очень приличную денюжку продать шарлатанский скарб и заодно обучить гадальному делу племяшку-кровиночку. Отказываться и наживать врага Маша не стала, только спрятала деньги понадежнее и выторговала себе возможность пожить в проданном доме до отъезда. Лука Иваныч противиться и не думал, с радостью ударил с Облигацией по рукам и побежал за племянницей.

Приехавшая к дядюшке в Новгород Глашка за возможность зарабатывать деньги ухватилась когтями и зубами. Гранит аферистической науки она грызла с азартом и остервенением, глядя на Марью как на живое воплощение истины. Так что дело тетки Феодоры не просто было живо, но и расцветало пышным цветом.

Единственное, что огорчало Марью это заминка с отъездом. Очень уж хотелось ей поскорее покинуть столицу Берендеева царства, но пускаться в такой длинный путь в одиночку было смерти подобно, вот и приходилось подыскивать подходящего купчину, готового под зиму отправиться из Новгорода в Тридевятое царство. И такой человек нашелся. Хоть и оказался он натуральным ушкуйником с разбойной мордой и лихой ватагой, но зато всегда честно держал слово. Жаль только, что цену за услуги драл непомерную.