В гостях
Шрифт:
И она потом обернулась к Дуне.
— Милая, извините за гроб. Это Зоя, прислуга, вы ее видели, померла к утру… А гроб у нее в хозяйстве всегда найдется. Вот мы ее и положили. И крыса ее тоже вместе с ней умерла, не могу сказать «сдохла»… Пойдемте, деточка, отсюда скорее вон, нечего душу смущать.
И Лидия Леонидовна взяла Дуню
Действительно, вскоре все это было подано, но не Лидией Леонидовной, а ее, видимо, другой прислугой. Потом мелькнул перед Дуней и оптимист Гена, пробормотав, однако, на этот раз угрюмо, что «сегодня увезут тебя, Дуня, к жениху». Дуня заплакала.
Между тем в соседней комнате в креслах сидели два человека — хозяин (Егор) и тот самый старик с ледяным пристальным взглядом, по имени Генрих.
— Егор, — говорил старик. — Ничего у нас с этой Дуней не выйдет.
— Надо подумать, — сурово ответил Егор.
Лицо его стало загадочным.
— Нечего думать. Мне стало ясно, Егор, когда я во время ее обморока просмотрел ее руки. На правой руке тот самый знак, который может спутать нам все карты.
— Знаю, знаю. Сам видел, — мрачно прервал Егор.
— Если суммировать все негации, которые мы увидели в ней, то не стоит связываться… Мы проделаем над ней такую страшную, фантастическую работу — и все пойдет прахом. Она не тот человек.
Егор встал.
— Я сам все решу сегодня к вечеру.
И резко вышел из комнаты.
…К вечеру Егор зашел в комнату, где столбенела Дуня.
— Собирайся, поедем! — сказал он.
«К жениху», — подумала Дуня.
В тумане своих мыслей она накинула свою курточку и пошла вслед за Егором. Они молча прошли двор, сад, вышли на улицу, где уже стояла машина, та самая,
— Кто жених? — бессильно спросила Дуня.
В ответ — запредельное молчание.
Тогда она впала в полузабытье. И опять где-то на границе сознания замелькали тени, и слышался вой, стон, немыслимые крики, а потом стоны умолкали, и ей слышалось райское блаженное пение, и потом опять — стоны, беззвучные проклятия, потом снова блаженное пение, и так без конца адский вой и ангельское пение следовали один за другим, и ничего другого не существовало. Она уже не различала, когда стон, когда пение, словно и ад, и рай сливались в одну симфонию.
Вдруг машина остановилась, кто-то распахнул дверцу, и властный голос Егора прозвучал во тьме:
— Выходи!
Дуня, словно теряя свой ум, вышла. Рядом стоял Егор. Вокруг — дома, улица.
— Входи в обычную жизнь, — сказал Егор, и голос его приобрел почти бесконечную власть. — Видишь, там твой дом. Возвращайся к отцу. И забудь, где ты была и что видела. Молчи об этом.
И этот голос стер ее память о том, что произошло. Осталось одно смутное видение.
Как пьяная, она поплелась домой. Поплелась без всякой радости. Позвонила в знакомую дверь.
Отец открыл и пошатнулся от счастья. Потом вскрикнул. Галя, мачеха, была на кухне и все поняла. «Пришла, стерва», — подумала она. Семен Ильич засуетился.
— А деньги, Дуня, деньги? — закричал он. — У меня не пять, а все девять тысяч! Надо им отдать!
— Да подавись ты своими деньгами! — резко ответила Дуня и пошла в свою комнату.
Семен Ильич разинул рот.