В интересах государства. Аудиториум, часть 2
Шрифт:
Лестница наполнилась криками – боли, неожиданности, возмущения. Гордеев оказался первым на моем пути, и ему досталось больше всех. Поток силы свалил его на колени, и я добавил пару пинков ему по лицу от всей щедрой души.
Обезвредив Гордеева, тут же метнулся к стене – здесь меня встретили парой «Кос», от которых я лихо увернулся. Сказались тренировки с Матильдой. Оказалось, наставница натренировала нас сильно сверх минимума.
Я дарил второго потоком силы, его отбросило к стене и вдавило в каменную кладку. Он захрипел.
– Урод… Тебе конец за применение Благодати.
– А это и не Благодать, –
Третий, взвизгнув, ломанулся вверх по лестнице, но напоролся на как раз открывавшуюся дверь. Малыш с присущей ему размашистостью распахнул створки, и одна из них угодила неудачливому второкурснику прямо по лбу.
– Аааа! – заревел он.
– Малыш, хватай его! – Рявкнул я. – Не дай уйти!
Дважды просить не пришлось. Рахманинов одной рукой сгреб попытавшегося улизнуть студента, скрутил и закинул на плечо. А перед этим для надежности пару раз легонько шлепнул по щекам.
– Уймись, негодяй, – ухнул здоровяк, и второкурсник обреченно обмяк.
– Серег! – Позвал я. – Ты как?
– Здесь, здесь я…
Вспышка моей силы погасила «Жар-птицу», и Ронцов зажег огонек снова.
– Цел? – оглянувшись, спросил я.
– Местами. Жить буду.
Все еще слепые, Гордеев и второй студент беспомощно ползали по полу и давились кровью.
– Это еще что за вечеринка? – Малыш спустился на несколько ступенек, оглядел масштабы бедствия и вздохнул. – Мишань, у тебя проблемы будут.
– Им я тоже обеспечу проблемы, – зло отозвался я. Сила унялась, а вот гнев все никак не мог уняться.
Ронцов со всей дури пнул Гордеева под дых, тот захрипел, и я хотел было оттащить бастарда, но он сам успокоился.
– Это тебе за бланш, – буркнул Серега. – И что теперь делать будем?
Я взглянул на ребят и пожал плечами.
– Пойдем сдаваться. Все вместе.
Брови Ронцова поползли вверх.
– Уверен, что это хорошая идея?
– Все равно выяснится. Так хоть ускорим события. Ну и может чистосердечное признание немного смягчит наказание.
Малыш кивнул.
– Я с вами. Буду свидетелем. Пусть хоть память читают, все расскажу.
Но договорить он не успел.
Двери снова распахнулись, и на лестничную площадку влетело сразу несколько старшекурсников во главе с темноволосым мужчиной явно восточных кровей. На его кителе красовалась вышивка представителя администрации.
– Это еще что за балаган? – рявкнул он так, что, казалось, задрожали каменные стены. Возможно, он даже вложил Благодать в силу голоса.
– Вот они, Савва Ильич, – подсказал один из «старшаков». – Видел одного в коридоре, бежал прямиком сюда. Потом голоса, звуки, возня – и мы за вами побежали.
Ага. Савва Ильич. Значит, это был господин Мустофин – выходец из казанского дворянского рода. Куратор Домашнего корпуса.
Поздравляю, Миха, мы влипли по-крупному. Впрочем, все пока шло по плану.
«Миша, там конец!» – верещал напуганный Ронцов у меня в голове. – «Это… Это…»
«Заткнись и не паникуй. Все под контролем».
«Что ты задумал?»
«Просто заткнись и выложи все как на духу, если Мустофин начнет расспрашивать».
Я шагнул вперед, закрывая товарищей собой:
– Михаил Соколов, первый курс, группа 1Б. Позвольте мне все объяснить, ваше высокоблагородие, – сказал я. – Произошло нападение на первокурсника.
– Объяснитесь у меня в кабинете, – сухо сказал куратор и кивнул остальным «старшакам». – Сопроводите господ ко мне. Немедленно.
Алабышев, Гордеев и Высоцкий сидели напротив и взирали на нас с плохо скрываемой ненавистью. Теперь я хотя бы знал, кто есть кто: Алабышеву досталось дверью от Малыша, а Высоцкого я впечатал в стену.
Отплевываясь кровью и потирая ссадины, второкурсники молча слушали рассказ главного потерпевшего.
– Собственно, я сам виноват. Друзья предупреждали, что мое происхождение вызовет негодование некоторых персон, а я усугубил свое положение, отправившись гулять по другим этажам…
– Это никого не оправдывает, – возразил Мустофин и перевел внимательный взгляд темных глаз на меня. – Есть что добавить, Михаил Николаевич?
Я виновато развел руки в стороны.
– Отпираться не буду. На стороне нападавших было численное превосходство, поэтому я воспользовался родовой силой для защиты товарища. Сожалею. Что пришлось к этому прибегнуть, однако поступил бы точно так же в любом другом случае. Не люблю, когда толпой нападают на тех, кто не может или боится дать отпор.
Мустофин тяжело вздохнул, словно проглатывал длинную тираду, которую собирался на нас вывалить. Второкурсники, явно уже бывавшие в этом кабинете, инстинктивно вжали головы в плечи. Я же, наоборот, выкатил спину колесом – мне стыдиться было нечего.
– Об одном прошу, – добавил я. – Ронцова и Рахманинова пощадите. Одного побили, второй вообще под конец подошел и случайно Алабышеву по лбу врезал. Силу применял только я.
Мустофин поправил накрахмаленный воротник форменной сорочки, и я заметил на одном из его пальцев фамильный перстень-печатку. Золотой с рубином, все дорого-богато. Сам же он оказался относительно молодым мужчиной с щегольскими замашками и сталью в голосе. Веяло от него силой, хотя он ни разу ее перед нами не явил. Но тут мой родовой источник снова отозвался – передо мной был потомок князей, причем кровь у него была немного другая. Сильная, горячая, но безрассудством там не пахло.
– Что ж, господа, – обратился он к второкурсникам. – Я безмерно разочарован. Потомки столь древних и уважаемых родов – Гордеевых, Высоцких, Алабушевых… А повели себя как шайка лиговской шпаны. Где ваше благородство? Куда испарилась честь? Или присутствие незаконнорожденного княжича настолько вас оскорбило, что разум отшибло?
Последние слова он договорил, приподнявшись над столом, и второкурсники словно по команде отшатнулись назад.
– Я могу списать поведение Соколова на горячность, хотя он и признает, что нарушил правила сознательно. Но вы… Горько слышать. Казалось бы, спустя год обучения вы уже должны были осознать, что сословие наше неравномерно и состоит из множества прослоек. И что каждому из вас волей-неволей придется сталкиваться не только с равными по происхождению, но и уважать их качества – как личные, так и профессиональные. Я уже молчу о том, что любую неприязнь можно излить на тренировках и честных поединках – для этого созданы все условия. Словом, вы будете наказаны по всей строгости, господа.