В Иродовой Бездне. Книга 4
Шрифт:
— О, мне ничего не нужно! — отозвался Лева.
— Ну, так не говорите, что ничего не нужно, — возразила старушка. — Я знаю, что от этого подарка вы не откажетесь.
Она подошла к этажерке с книгами, вынула оттуда очень маленькую книжечку и подала Леве. Это был Новый Завет — дорогое Евангелие Господа нашего Иисуса Христа. Лева был растроган до слез. От такого подарка он отказаться не мог. Это было то, о чем он истосковался, чего он жаждал больше всего. Его лучший друг Иисус знал это и расположил доброе сердце подарить ему необходимое. Для него это было особенной радостью, и теперь, в начале
Это маленькое Евангелие было неразлучно с ним несколько лет. Много черпал он из него, пил сам и поил других; сколько десятков душ отдались Христу, слыша великие истины этого Евангелия. В нем напротив текстов, которые дарил спасенным, он записывал их имена. А дальше, дальше… Это Евангелие у него отобрали…
На другой день Лева, купив на рынке хлебных лепешек, принялся помогать старушке пилить дрова. Пилить он умел, бывал на лесозаготовках, но пилилось плохо: сил было очень мало.
О своем здоровье Лева никогда не думал. Он знал, что им распоряжается его Любящий Иисус и его здоровье в Его руках.
Глава 3. Молитва
«Ты немного имеешь силы, и сохранил слово Мое, и не отрекся имени Моего».
Откр. 3, 8.
Лева оформил свои документы, получил паспорт. Паспорт был как паспорт, однако вскоре Леве на опыте пришлось убедиться, что это был какой-то особый паспорт. Знающие люди, начальство, как только возьмут его в руки, так сразу видят, что обладатель его из заключения и очень плохой человек.
Теперь Лева пошел в управление того строительства, где он должен работать. Он надеялся, что там примут его на должность фельдшера, трудоустроят, как трудоустраивают всех бывших в заключении.
Когда он поговорил с работниками управления, то ему сказали, что вакантных фельдшерских мест сколько угодно и, конечно, его тут же устроят. Но когда взяли его паспорт и позвонили куда-то, то ответили, что он совершенно не нужен и может идти куда угодно. Лева пытался доказывать, что имеет направление именно к ним, его должны трудоустроить, но это совершенно бесполезно: ему категорически отказали.
В раздумье он вспомнил, что у него имеется адрес одного из работников НКВД, которые живут и работают в Уфе и которые хорошо знали его там, в колонии, где он находился в заключении. Это были муж и жена. Она — начальник культурно-воспитательной части, он — инженер производства. Они тогда заинтересовались убеждениями Левы и решили его «перевоспитывать». Их попытка успехом не увенчалась, но, во всяком случае, они поняли искренность его взглядов и не относились к нему, как к врагу, как к недостойному человеку.
Когда он пришел к ним, они сидели за столом, у них в гостях были также несколько работников НКВД, как определил их Лева по форме одежды.
Леву встретили очень приветливо и поздравили с освобождением.
— Садитесь, садитесь кушать с нами, вы теперь такой же гражданин, как и мы.
Лева попытался было отказаться от стола, но его просто усадили и предложили есть без стеснения.
«Как приступить к еде? — думал Лева. — Можно, конечно, помолиться про себя, но какой-то внутренний голос
В эти короткие секунды в Леве шла страшная борьба: молиться вслух или не молиться? Он решил молиться и сказать, что он верующий и перед столом должен помолиться. Он пытался сказать это, но на него напала такая робость, что просто язык не повиновался ему, чтобы говорить. «Господи, помоги мне!» — внутренне произнес он и затем спокойно и ясно сказал:
— Я человек верующий и перед тем, как кушать, хочу помолиться.
Он встал и произнес:
— Господи Боже, прими благодарение за Твою любовь ко мне! Благодарю Тебя и за этих добрых людей, которые хотят угостить меня этой пищей. Благослови ее и благослови этих людей, которые за этим столом, дай им всего доброго, хорошего. Хвала и слава Тебе за все. Аминь.
Когда он сел и начал есть, началась оживленная беседа. Работники НКВД, которые не знали его, были изумлены, увидев такого верующего. Знавшие же его улыбались, рассказывали и о его «приключениях», которые ему довелось испытать.
Леву расспрашивали о его убеждениях и в чем его надежда. Он с радостью отвечал и рассказывал о Христе, в Которого верил.
— Ну, как у тебя с работой? — спросили его.
— Да вот, в том управлении, куда меня направили, отказали. Теперь, не знаю, где придется устроиться.
— Так давайте к нам, в колонию, — сказал один из присутствующих. — Она рядом здесь, в Черниковке. Я вас прекрасно устрою вольнонаемным. Приезжайте к нам завтра туда, и мы оформим.
Лева согласился.
На следующий день он поехал в Черниковку, где ему надлежало оформиться на работу. Его приняли, взяли документы. Кажется, все устроилось по-хорошему, но потом куда-то позвонили, в результате документы вернули и сказали, что, к сожалению, его принять на работу не могут. И предупредили: и в других колониях вас также не примут. Грустный возвращался Лева в Уфу.
— Ну, как, устроился? — спросила его Александра Евграфовна.
— Нет, ничего не вышло, — ответил он.
— Оно и понятно, — сказала она задумчиво. — Никому ты не будешь нужен; ну, уж коли ты такой верующий, — терпи.
— Я не унываю, — ответил Лева. — Видимо, у Господа в отношении меня есть свой план.
Ложась спать, он горячо молился, прося Господа, чтобы Он определил его туда, где надлежит ему быть.
На другой день он пошел в милицию и стал рассказывать, что его нигде на работу тут не устраивают, и просил направить, куда можно.
Его бумаги взяли. Сидя у двери, он слышал, как они о чем-то совещались, куда-то звонили. Потом вышел начальник и вернул документы:
— Вот вам направление, — сказал он. — Идите в военнопризывной пункт. Вас направят на фронт.
— Благодарю, — сказал Лева и вышел.
«Господь знает, что и как лучше, — думал он. — Да будет воля Твоя!»
Простившись с Александрой Евграфовной и захватив с собой свое небольшое «имущество», Лева направился на призывной пункт. Туда люди поступали большими партиями из города, из ближайших сел, и их отправляли в воинские части. Война с фашистской Германией близилась к победе. На фронт, который растянулся на тысячи километров, направлялись все новые и новые пополнения.