В исключительных обстоятельствах 1979
Шрифт:
– Тут что-то есть, – повторял он многозначительно, и это бесило Матвеева.
Жуканов вымотал из него душу своими рассуждениями, и, когда Безайс начал спорить, Матвеев не выдержал.
– Замолчи, Безайс, – сказал он. – У меня резь в животе от ваших разговоров. Пускай они кончаются чем угодно.
Он решительно закрыл глаза. Чтобы заснуть, он старался представить себе, что сани едут в обратном направлении. Жуканов и Безайс, помолчав немного, начали говорить об образовании, но конца их разговора он не слышал. Несколько раз он просыпался, чтобы поправить сползавшую набок шапку. На мгновение он видел мелькающие деревья, слышал голоса и снова погружался, как в тёплую воду, в сон. Ему приснилось что-то без начала и без конца – будто он плывёт в лодке по реке, и его несёт к плотине, где тяжело вертится громадное мельничное колесо. А что было дальше, он не помнил.
Он проснулся оттого, что сани остановились. Жуканов говорил с кем-то быстро, пониженным голосом. Сквозь полуоткрытые веки Матвеев видел, что рядом с санями стоит всадник в солдатской шинели и в папахе, глубоко надвинутой на голову.
Матвеев медленно, ещё не совсем проснувшись, разглядывал фигуру всадника. Это был высокий, с татарским обветренным лицом человек. Из-за спины торчал короткий кавалерийский карабин. Он показывал куда-то плёткой и вглядывался, щуря слегка косые глаза. Матвеев сонно смотрел на него, ни о чём не думая. Ему хотелось спать, и он закрыл глаза. Когда он снова открыл их, всадник повернул лошадь, поднялся на стременах и взмахнул плёткой. В этот момент Матвеев отчётливо увидел то, чего он сначала не заметил, – на плече, там, где проходил ремень карабина, был синий с двумя полосками погон.
Матвеев сначала даже не удивился. Несколько минут он лежал, разглядывая спину удалявшегося всадника. Тот скрылся за поворотом дороги. Матвеев устало закрыл глаза и вдруг ясно представил синий, немного смятый погон, папаху и скуластое лицо. По телу Матвеева прошла мелкая колючая дрожь. Он медленно поднялся и повернулся к Безайсу.
Сани стояли на дороге. По обеим сторонам поднимался высокий тёмный лес. Безайс широко раскрытыми глазами смотрел в ту сторону, куда уехал всадник. Жуканов и Варя казались скорее удивлёнными, чем испуганными. Матвеев глядел на них, ничего не понимая.
– Что же это такое? – спросил он строго.
– Это казак, – ответил Безайс без всякого одушевления.
– Откуда он взялся?
– Он ехал по дороге. Подъехал к саням. Остановил нас и спросил, далеко ли деревня и как называется.
– Ну?
– Вот и все. А потом поехал дальше.
Матвеев почесал мизинцем глаз и задумался.
– Значит, – сказал он, – Хабаровск занят белыми.
Он снова задумался. Надо было что-то немедленно сделать, но ему ничего не приходило в голову.
– Ну? – спросил Безайс.
– Это чертовски неприятная история, – ответил Матвеев, бесцельно вытаскивая карандаш и вертя его в руках. – Честное слово, чертовски неприятная. Надо ехать дальше, – продолжал он. – Сейчас мы на положении мух, попавших в суп. Идти назад всё равно нельзя, потому что придётся переходить через фронт, а мы даже не знаем, где он находится. Надо ехать в Хабаровск и либо ждать там, когда придут наши, либо ехать дальше, в Приморье.
– Ехать нельзя, – сказал Безайс, – нельзя потому, что легче попасться. В фронтовой полосе не так-то легко разъезжать взад и вперёд.
– Я всё равно назад не поеду, – сказал вдруг Жуканов.
– Вот и хорошо, – сказал Безайс. – Мы тоже поедем дальше.
– Я и дальше не поеду.
Это было совсем неожиданно.
– Почему? – спросил Безайс.
– Потому что потому.
– То есть как?
– Да так. Я хозяин, лошади мои. Чего хочу, то и делаю.
Наступила тяжёлая пауза.
– Эти лошади, – наставительно сказал Безайс, – не ваши, а торгового дома Чурина.
– Да уж и не ваши, будьте спокойны.
– А куда же вы поедете?
– Вернусь в ту деревню, к старику, у которого ночевали.
– А мы?
– А вы как хотите.
Они растерянно переглянулись.
– Очень это красиво с вашей стороны, – сказал Безайс. – Мы вам помогли, а вы нас бросаете. Это свинство.
Жуканов концом кнута поправил шапку.
– Конечно, свинство, – спокойно ответил он. – Только ведь и мне нет охоты шею подставлять. Жить каждому хочется. Вы молодые люди, вам это смешно, а я больной человек. Если меня арестуют, я умереть могу.
Безайс взволнованно снял и снова надел перчатку.
– Не умрёте, – сказал он. – Поймите, что нам надо ехать.
– Всем надо, – возразил Жуканов рассудительно. – Странно. Если я из-за своего добродушия согласился вас везти, так вы уж хотите на меня верхом сесть.
– Оставьте, Жуканов!
– Сказал – нельзя.
Варя переводила взгляд с Безайса на Матвеева.
– Придётся вам выйти, – сказал Жуканов. – Ничего не поделаешь. Всей душой был бы рад, да не могу.
Матвеев вылез из саней.
– Безайс, поди сюда, – сказал он. – Жуканов, подождите немного, минут пять.
– Пять минут – могу.
Они отошли на несколько шагов и остановились.
– Ну?
Безайс оглядел ровную, уходящую вперёд дорогу и вздохнул.
– Чего же разговаривать? – сказал он пониженным голосом. – Мы влипли, старик.
– Влипли?
– Конечно. Все равно, вперёд или назад. Пойдём?
– Мы не пойдём, а поедем, – решительно возразил Матвеев. – Нельзя идти по снегу в такой мороз. До Хабаровска ещё тридцать вёрст. Когда мы там будем? Надо скорей кончать с этой дорогой. Я возьму его за шиворот и вытрясу из него душу, если он не поедет.
– А что делать с документами? Порвать?
– Рвать их нельзя, потому что, когда попадём к своим, как мы докажем, кто мы такие?
– Куда же их прятать?
– В ботинки. В сани, наконец.
Они вернулись к саням.
– Мы поедем дальше, – сказал Матвеев, глядя поверх Жуканова. – А вы можете ехать с нами или вернуться в деревню. Мы вас не держим.
Жуканов растерянно глядел на них.
– Товарищ Безайс, – сказал он, прижимая руки к груди. – И вы тоже, товарищ Матвеев. Не шутите со мной. Я больной человек. У меня от таких шуток душа переворачивается.