В исключительных обстоятельствах 1979
Шрифт:
Жуканов встретил их с угрюмой насмешливостью.
– Как видите, не убежал, – сказал он. – Напрасно вы расстраивались – я от лошадей никуда не убегу.
Он подождал ответа, но Матвеев молчал.
– Да и зачем мне убегать? – продолжал он. – Я никого не грабил, не убивал. Документы у меня в порядке. Другие, например, не имеют документов и скрываются. Или набезобразничают, а потом убегают. А мне зачем убегать?
– Подите-ка сюда, Жуканов, – сказал Матвеев.
– Куда это?
– Сюда на минуту.
– Зачем?
– Потом узнаете.
Жуканов задумался.
– Нет, вы скажите зачем.
– У меня к вам есть одно дело.
Некоторое время они неподвижно смотрели друг на друга. Потом Жуканов встал и пошёл к ним, переводя взгляд с одного на другого.
Они пропустили его вперёд и пошли вслед за ним на несколько шагов. Безайс, сдерживая дыхание, опустил руку в карман, вынул револьвер и поднял его на уровень глаз.
Ему не было жаль Жуканова. Он думал только об одном и мучительно боялся этого: что Жуканов обернётся, увидит револьвер и поймёт. Он боялся крика, умоляющих глаз, рук, хватающих за полы шинели. В этот момент Жуканов обернулся, и Безайс мгновенно выстрелил.
Он почувствовал толчок револьвера в руке и услышал почти одновременно выстрел Матвеева. Большая серая ворона сорвалась с дерева и полетела, степенно махая крыльями. Жуканов свалился на бок, в сторону, и, падая, судорожно обхватил руками дерево. Скользя по стволу, он опустился на снег.
– Так! – вырвалось у Матвеева.
Они подождали несколько минут. Жуканов не двигался. Тогда они тихо обошли тело и взглянули на него спереди. Он лежал со строгим выражением на помертвевшем лице. Сквозь полузакрытые веки виднелись белки глаз. Крови не было.
Матвеев, держа револьвер в руке, опустился на колени и расстегнул пуговицы его пальто. На груди, около горла и у левого плеча, темнели два кровяных пятна. Матвеев засунул руку в боковой карман и вынул кожаный бумажник с документами.
Назад они возвращались быстро, спеша. Варя встретила их молча, пристально поглядела и отвернулась.
– Скорей! – крикнул Безайс, вскакивая в сани и хватая вожжи. Он ударил по лошадям, и сани понеслись.
– Вы его убили? – спросила Варя, не поднимая глаз.
– Убили, – коротко ответил Безайс.
Они подъехали к дороге. Безайс остановил лошадей, и Матвеев пошёл вперёд.
– Мучился он? – спросила Варя.
– Нет, – ответил Безайс. – Он свалился, как мешок с отрубями. Я попал над сердцем, в плечо, – добавил он.
Варя передёрнула плечами.
У неё осунулось лицо, волосы выбились из-под шапки беспорядочными прядями. Она беспомощно взглянула на Безайса.
– Не понимаю, как это вы можете, – сказала она, отворачиваясь. – Убить человека! Ты не жалеешь, что убил его?
– Нет.
– Ничуть?
Безайс резко повернулся к ней.
– Отстань от меня! Чего тебе надо? Ну, убили. Ну, чего ты пристаёшь?
Он отчётливо вспомнил узкую дорогу, немую тишину леса и каблук Жуканова, подбитый крупными гвоздями. В нем поднималось чувство физического отвращения к этой сцене, и, чтобы заглушить его, он заговорил быстро и вызывающе:
– Подумаешь – важность какая! Одним блондином на земле стало меньше. Так ему и надо! Он получил свою долю сполна. Таких и надо убивать.
Он перевёл дыхание.
– А тебе жалко? Может быть, его надо было отпустить на все четыре стороны? Как же! Убили – и прекрасно. Одним негодяем меньше.
– Перестань, – сказала Варя.
Вернулся Матвеев.
– На дороге никого нет, – сказал он. – Можно ехать.
Осколок кости
Они подъехали к Хабаровску, когда уже стемнело. Небо вызвездилось крупными, близкими звёздами, на западе широкой лиловой полосой потухал закат. По редкому лесу они въехали на гору, и Хабаровск внезапно встал перед ними. После узкой, неровной дороги и чёрного леса город показался огромным. Над ним колебалось мутное зарево огней, в сумерках блестели освещённые окнами вереницы улиц. Издали город огибала широкая полоса занесённой снегом реки, в синеватом воздухе тонким кружевом выделялся громадный, в двенадцать пролётов, Амурский мост. Здание электрической станции горело красными квадратами больших окон. И уже чувствовалась торопливая жизнь, шорох шагов, тёплое дыхание людской толпы.
– Приехали, – сказал Матвеев, чтобы нарушить молчание.
Безайс, перевесившись через край саней, взволнованно смотрел на город. Хабаровск рисовался ему чем-то отвлечённым, ненастоящим – черным кружком на карте. Теперь он колебался внизу пятнами огней – большой город с живыми людьми.
– Видите, вон там, справа, идёт бульвар, – говорила Варя, вытягивая шею. – А дальше, по набережной, за той большой трубой, – там наш дом. Ах, что будет с мамой!
Безайс не видел ни бульвара, ни трубы.
«Что будет с нами?» – машинально отметил он про себя.
Он оглянулся на Матвеева и встретился с ним взглядом. Матвеев сидел, откинувшись к спинке саней, и сосредоточенно кусал соломинку. Позади острыми вершинами чернел в небе редкий лес.
– Это дешёвый трюк, – сказал Матвеев, скривив лицо. – Если они на секунду заподозрят неладное, – все лопнет. Глупо – кто поверит, что мне сорок восемь лет? Это для детей.
Безайс резко бросил вожжи и сдвинул шапку на затылок. Было очень скверно.
– Но что же делать? – сказал он тихо и виновато. – Старик, мне самому это не нравится. Тут все напропалую, что выйдет.
Он поднял голову и глубоко вздохнул. Надо было перешагнуть и через это.
– Ну, а если?
– Что ж – если…
И, подумав, прибавил:
– Все там будем.
– Где? – с тихим ужасом спросила Варя.
Она была напугана до смешного, до меловой бледности, и Безайсу стало совестно при мысли, что он может быть хоть немного похож на неё.
– Да ничего, – сказал он. – Думаю, все обойдётся. И потом я заметил, что у белых караульная служба поставлена скверно. Часовые бегают пить чай, спят. Как-нибудь.