В исключительных обстоятельствах 1979
Шрифт:
– Семьдесят два, – сказал Безайс.
Ему стало стыдно. В конце концов, он не баба же. Они вместе работали и вместе были под пулями. Для товарища надо сделать все, – и уж если приходится кромсать ему ногу, то надо сделать это добросовестно и чисто.
– Семьдесят три, – сказал он.
Под конец Безайс измучился и не сознавал почти ничего. Тяжело передвигая ноги, он перетащил вместе с Ильёй Семёновичем Матвеева на диван, слушал шутки доктора, внезапно подобревшего, когда перевязка кончилась, и машинально улыбался. Илья Семёнович вымыл руки, оделся и ушёл в столовую пить чай. Толстая повязка белела на ноге Матвеева ниже колена. Безайс стоял, вспоминая, что надо делать, – надо было одеть Матвеева. Опустившись на колени, он начал застёгивать пуговицы. Доктор снимал халат и плескался водой около умывальника.
– Однако вы ловко все это сделали, – сказал Безайс, чувствуя необходимость сказать ему что-нибудь приятное.
Доктор вытирал руки мохнатым полотенцем.
– Да, я немного маракаю в этом. Но он совсем ещё мальчик. Сколько ему лет?
– Н-не знаю… Двадцать – двадцать один.
– Хм… Странно – не знать, сколько лет брату.
– Я забыл, – сказал Безайс, подумав.
Пуговицы никак не застёгивались. Матвеев коротко стонал, мотая головой. Тут Безайс вспомнил, что на улице его ждёт Варя. Он совсем забыл о ней, как забыл обо всём другом. Что она там делала одна на морозе с чужими лошадьми?
– Доктор!
Безайс вскочил, сжав кулаки, готовый драться со всем городом. Доктор стоял около телефона, держа трубку в руке.
– Куда вы хотите звонить?
– В больницу.
– Зачем?
– Чтобы приехали за ним.
– Пожалуйста, не звоните. Я отвезу его домой.
– Почему?
– Потому что отвезу. Я не хочу, чтобы он лежал в больнице. Повесьте трубку!
– А если не повешу?
– А если… Повесьте трубку!
– Но ему надо лежать в больнице. Так нельзя. Нужен тщательный уход.
– Уход будет самый тщательный. Не звоните, я вас прошу.
Доктор повесил трубку и засунул руки в карманы.
– Так-с, – сказал он неопределённо, выпячивая щетинистые губы.
Безайс снова опустился на колени и, лихорадочно спеша, надел чулок и ботинок.
– Смотрите, – услышал он, – на вас опять могут… – доктор помедлил, – хулиганы напасть.
– Не нападут.
Он чувствовал на затылке внимательный взгляд доктора и спешил, как только мог. Надо было скорее убираться, становилось что-то очень уж горячо.
Слышно было, как доктор шуршал бумагой на столе и укладывал инструменты. Потом он принялся ходить по комнате, кашлять, щёлкать пальцами, сопеть; наконец, подойдя к Безайсу почти вплотную, он остановился у него за спиной.
– Ну, а теперь скажите мне правду, где его ранили? Не обманывайте меня.
И, понизив голос, сказал:
– Вы большевик. И он – тоже большевик.
Безайс медленно поднялся с колен и прямо перед собой увидел золотые очки, мясистый нос доктора и его бородку клинышком. Опустив глаза, он взглянул на шею в мягком воротничке домашней рубашки; потом, выставив вперёд левое плечо, он твёрдо упёрся ногами в пол.
– Слушайте, – сказал он, равномерно дыша и распрямляя пальцы. – Бросьте эти штуки. Это может плохо кончиться для вас.
– Плохо? – тихо переспросил доктор.
– Совсем плохо, – так же тихо ответил Безайс.
И вдруг он увидел, как на лице доктора, около глаз, дрогнули и разбежались весёлые морщинки. Это немного сбило его с толку, – но лицо доктора было по-прежнему серьёзно.
– Вы меня убьёте? Потащите в угол и придушите подушкой?
– Посмотрим, – ответил Безайс неуверенно.
– Нет, без шуток?
– Посмотрим, посмотрим.
Он отошёл на несколько шагов, не спуская с Безайса удивлённых глаз.
– А сколько вам лет?
– Девятнадцать, – угрюмо солгал Безайс.
Доктор минуту смотрел на него с непонятным выражением лица, что-то обдумывая, потом спросил:
– Вы не обедали сегодня, правда?
– Не обедал.
– Сумасшедшие, – сказал он, качая головой. – Ну не делайте такого лица, я знаю, что вы вооружены до зубов. Зачем вы так рано вмешиваетесь в политику? Что это вам даёт? Ведь сейчас вам надо было бы выпить стакан молока и ложиться спать. Вы изводите себя. Сначала надо вырасти, окрепнуть, а потом делайтесь белыми или красными. У вас совершенно больной вид. Здесь, под лопатками, не колет?
– Нет.
– Общество, коммунизм, идеалы, – надо и о себе немного подумать. Так вы уморите себя. Отдыхайте, дышите свежим воздухом и лучше питайтесь. Вы, конечно, скажете, что это меньшевистская программа. Но я уверен, что если бы ваш Ленин был здесь, он уложил бы вас в постель. Да вы не слушаете меня?
Безайс был измучен и сознавал только, что доктора бояться нечего.
– Слушаю, – ответил он. – Если бы Ленин был здесь, он уложил бы меня в постель. У вас профессиональный подход к делу. Есть много вещей на свете, которых вы не сумеете понять.
– Стар?
– Может быть.
– И глуп?
– Нет. Просто вы чужой человек.
– Чужой? А вы мальчишка!
Безайс с удивлением заметил вдруг, что доктор волнуется.
– Чужой… говорите прямо: кровосос. Ещё и выдаст, чего доброго, правда?
Он оборвал себя самого.
– Я пошутил. Конечно, чужой. Знаете что? Пойдёмте поешьте чего-нибудь. У вас совершенно заморённое лицо.
– Спасибо, не могу. На улице меня дожидается одна девушка.
– Тоже сестра какая-нибудь? Ну, как хотите.
– Сколько я вам должен за работу?
– Какие у вас деньги? Купите себе на них леденцов.
Он отошёл к столу, написал несколько рецептов и долго объяснял Безайсу, что надо делать. Он настаивал на том, чтобы Безайс на другой же день привёл его к Матвееву.
– Политика политикой, а гангрена сама собой.
Безайс машинально кивал головой. Он был оглушён событиями этого дня и чувствовал себя невыносимо скверно.
– Хорошо, – сказал он безрадостно.
Он кое-как одел Матвеева, заложил его руку за шею и приподнял с дивана. Матвеев все время невнятно мычал, и Безайсу это напоминало, как на бойне мычит сваленный последним ударом бык. Нести было тяжело, но Безайс отказался от помощи доктора.