В исключительных обстоятельствах
Шрифт:
— Скоро откроют?
— Да, минут пять осталось…
В этот послеобеденный час улица была почти пустынной.
Подошли к «Тканям» три продавщицы в возрасте, следом прибежала их молоденькая напарница, навестившая в обед подружку.
— Запаздывает Анна с ключами, — тихо сказала она.
— С чего бы это?
— Да ваша Анна уж давно на месте, — откликнулась одна из покупательниц, — дверь изнутри закрыта, гляньте.
— Постучи-ка, пусть открывает, — посоветовали продавщице.
Девушка застучала кулачком в обитую коричневой клеенкой дверь:
— Анна Васильевна, мы
Никто не откликнулся.
Взбудораженные такой задержкой, покупатели вплотную приблизились к двери. И все услышали, как резко щелкнул откинутый изнутри крючок. Толпа устремилась в открывшийся проем. Продавцы поспешили в подсобку.
— Анна Васильевна… О господи! — раздался крик.
В тот же момент из помещения выскочила побледневшая женщина, бессвязно повторяя:
— Там, там…
На полу комнатки, под висевшим на стене железным ящиком, неловко подвернув под себя руки, лежала Анна Васильевна Сенкова. Возле ее головы расплывалось кровавое пятно…
Прокурор района Протасевич и начальник райотдела майор милиции Николаев возглавили следственно-оперативную группу. При осмотре магазина установили, что первые удары топором Сенковой убийца нанес в салоне. Дорожка следов крови от прилавка с рулонами сукна и драпа вела в тесную подсобку. Уже там ей были нанесены смертельные ранения. Орудие убийства — испачканный кровью топор — нашли здесь же, в подсобке. Слабо закрепленное топорище выскочило из небольшого обушка, лежало отдельно, чуть в сторонке, на нем — отчетливые следы коричневого сурика — краски, которой в Ийске красили крыши.
Возле прилавка на дощатом полу отыскали застрявшую между плахами металлическую пуговицу на железной петельке-стойке. С внутренней стороны пуговицы видна была цифра «63». И еще обнаружили пригодный для идентификации след. «Елочка» резиновой подошвы маленького размера четко виднелась на полу.
На спине погибшей лежало несколько выпавших из ящика мелких монет. Значит, уже после того, как она упала, был открыт небольшой металлический ящик, висевший на стенке, и взята выручка первой половины дня. По словам продавцов, 112 рублей.
Пожилая продавщица трясущимися руками достала из огромного рулона с сукном завернутые в красный ситец деньги — пять тысяч рублей. В конце марта план перевыполнили, и Сенкова с согласия остальных оставила «на черный день» кругленькую сумму, чтобы сдать в апреле.
— Мы делали так иногда, — объяснила она, — а спрятали деньги в рулон я и Анна, — она утерла слезы. — Больше никто про место не знал.
Эта же женщина рассказала, что, уходя на обед, они вместе закрывают магазин и берут с собой ключи по очереди. Сегодня ключи были у Анны Васильевны, которая направилась обедать к своей знакомой Пушковой, живущей неподалеку.
Вытирая платочком непрерывно набегавшие слезы, Пушкова рассказывала майору Николаеву:
— С Анной мы знакомы давно и дружим. В сорок третьем ушли на фронт и служили вместе. Сперва санинструкторами были, потом Анюта снайпером стала. Стреляет она хорошо. Стреляла, — поправила сама себя, всхлипнув. — Вот ведь беда какая! Войну прошла, живой вернулась — и на тебе!
Столько горечи чувствовалось в этих словах, что
— Анне за войну орден Красной Звезды дали, — продолжала Пушкова. — В сорок четвертом ее ранило, и на фронт она уже не вернулась. Встретились здесь, в Ийске, после Победы. С тех пор прошло немало лет. Вчера я к ней в магазин зашла, на пельмени пригласила. Она согласилась.
— Где этот разговор состоялся? — спросил майор.
— У прилавка, где драп, сукно. Там мы толковали.
— Народ стоял возле вас? Может быть, знакомые?
— Народ-то был, конечно, как не быть. А вот знакомые… — женщина задумалась. — Вообще, знакомые стояли, — она немного оживилась, чуть подняла опущенные плечи. — Были, точно. В это же время Пучко Варя стояла и еще кто-то, не помню сейчас, — она виновато глянула на майора. — Расстроена я очень, мысли путаются…
— Ксения Ивановна, а кто мог слышать вашу беседу? Кто рядом был?
— Нет, Иван Александрович, не могу сказать. Были люди, верно. Конечно, наш разговор могли слышать. А вот кто конкретно — не заметила. Кабы знать про несчастье, — она опять всхлипнула, — всех бы разглядела.
— Успокойтесь, Ксения Ивановна, и продолжайте.
— Так вот, сегодня с утра налепила я пельменей, жду Анюту к обеду. Они закрываются в два часа, ходу ей до меня минут десять, не больше. Она и раньше ко мне на обед прибегала.
Я на время не смотрела, но могу сказать, что пришла она минут десять третьего. Пока руки мыла, усаживалась, и пельмени были готовы. Только мы с ней принялись за них, слышу — стук в дверь. «Войдите», — говорю. Входит женщина. Молодая. Шуба на ней коричневая. Искусственная. Платок повязан по самые брови, лица почти и не видно. Да еще руку у лица держит, вроде бы плачет. Поздоровалась тихо так. Я ее спрашиваю: «Вам кого?» А она мне в ответ: «Тетенька, мне продавец из „Тканей“ нужен. Горе у меня — мама умерла, материал на похороны надо». Анна тут вмешалась на беду свою, — у Пушковой опять покатились слезинки. — Говорит: «Я и есть продавщица. Погоди, пообедаю и пойдем». Женщина стала просить: «Я из деревни, тетенька, издалека, а шофер меня ждать не хочет, торопится».
Анна жалостливая была… — Пушкова закрыла лицо руками, замолчала на секунду, затем дрогнувшим голосом произнесла:
— Ушли они быстро. Больше я ее, голубушку, и не видела.
— Ксения Ивановна, а узнать вы нежданную гостью сможете? Приметы запомнили? — спросил Николаев.
— Узнать ее смогу по одежде, по росту. Молодая она, ну, не больше тридцати лет. Плотная такая. А лицо разглядела плохо. Платок на ней был зеленый шерстяной, она им все закрывалась, видно, не случайно.
— А голос? — майор с надеждой смотрел на Пушкову.