В Калифорнии морозов не бывает
Шрифт:
Позитивное мироощущение заметно окрепло.
Александра сделала умственное усилие, выключила колонку, дождалась, когда остынет вода, завернула краны — и в наступившей тишине услышала сердитое жужжание своего телефона. Ой, надо же было его с собой в ванную взять! Наверное, Максим уже несколько раз звонил! Она там формировала позитивное мироощущение, а он о ней волновался! К тому же — у него зубчик! Ему нужна моральная поддержка!
На ходу теряя тапки и натыкаясь на мебель, Александра понеслась в комнату, краем
Телефон жужжал сердитым басом, ползал вокруг вазы с рябиновыми ветками и время от времени нападал на неё, звонко тюкая углом корпуса по гладкой керамике. Рябиновые ветки в вазе подрагивали от сдерживаемого смеха. Александра поймала телефон с третьей попытки.
— Живая, — с облегчением сказал Максим. — А то звоню, звоню… Или ты всё-таки уснула? Я тебя разбудил? Нет, тогда спи, я потом позвоню.
— Я очень даже живая! — горячо заверила мужа Александра. — Ничего я не уснула, я в ванне валялась. А ты к врачу собираешься?
— К какому врачу? К геронтологу, что ли?
— К стоматологу! — закричала Александра. — Максим! Мы же договаривались!
— У стоматолога я уже был, — небрежно ответил Максим. — Подумаешь — зуб… Совершенно не больно. Разговоров больше. И это всё, что тебя интерсует?
— А зачем дразнишься? Бессовестный. Молодец. Я тобой горжусь. — Александра немножко подумала — и вспомнила: — Нет, меня ещё вот что интересует… Ты помнишь, в чём я была, когда мы впервые встретились?
— В такси, — с готовностью ответил Максим. — То есть, наверное, это не совсем такси было. Старый «Опель», тёмно-синий, скорее всего — бомбист, у него шашечки съёмные были. А водитель хороший, профессионал, хоть и бомбист.
— Опять дурака валяешь? — обиделась Александра. — Я не про такси, а про то, как я была одета.
— Как пленный немец под Москвой, — жалостно сказал Максим и тяжело вздохнул. — Прямо сердце кровью обливалось. Прямо обнять — и плакать.
— Поподробнее, — холодно потребовала Александра. — У меня такое подозрение, что ты вообще ничего не помнишь.
— Помню! — возмутился Максим. — Причём — в мельчайших подробностях! Особенно меховые валенки. Разве такое можно забыть?
— Это были не валенки, а сапоги с меховыми отворотами… А еще что помнишь?
— Ну, ещё сверху что-то лохматое было. Кажется, вязаное. Да? Тоже очень смешно.
— Почему это смешно? — рассердилась Александра. — Между прочим, и сапоги с меховыми отворотами, и вязаные палантины потом в моду вошли, и никто не смеётся.
— А я чего? Я ничего, — подхалимским голосом сказал Максим. — Сейчас я уже тоже не смеюсь. Так ведь в моду они вошли года три назад. А до этого я так смеялся, та-а-ак смеялся, ты себе представить не можешь. А ты почему спрашиваешь, что я помню?
— Да так, — уклончиво сказала Александра. — Сомнения некоторые у меня возникли. Понимаешь, этот концептуалист
— А пишет, сколько эта куртка стоит? — заинтересовался Максим. — И в каком магазине куплена?
— Кажется, нет… Но, может быть, я до этих подробностей ещё не дочитала.
— Ну и плюнь, и не дочитывай, — посоветовал Максим. — Чего тебе со всякими концептуалистами мучиться? Ой, надо разорить ваше издательство, ой, надо…
— Погоди, пока не разоряй, — попросила Александра. — Я всё-таки дочитать хочу. Мне уже даже интересно, как он всё помнит. Никогда бы не подумала, что такую ерунду можно запомнить. Даже я не помню. А он помнит. Это странно.
— Кто помнит? — Голос у Максима стал очень подозрительным. — Какую ерунду? Почему ты не помнишь, а автор помнит?
— Лирический герой помнит, — терпеливо объяснила Александра. — Кто же ещё? У этого концептуалиста герой какой-то уж очень лирический. Ладно, пойду лежать на передовом крае трудового фронта… Так значит, в первую нашу встречу я выглядела как пленный немец под Москвой?
— Какая глупость! — возмутился Максим. — Кто тебе это сказал? Как ты могла выглядеть как пленный немец?! Конечно, ты выглядела как пленная немка! Ладно, я тоже пойду читать. Тебе хорошо, у тебя хоть концептуалист. А у меня вообще отчёт.
— А нечего было на последний день откладывать. Да ещё этот сходняк свой на воскресенье назначать.
— У меня зубчик! — с упрёком напомнил Максим. — А ты на меня наезжаешь!
— Ты его уже вылечил! — Александра засмеялась и с интересом спросила: — Максюха, о чём мы всё время говорим, ты не знаешь?
— Ну, так ведь как же… — Максим посопел и неуверенно предположил: — О концептуализме? Или о сентиментальной прозе? Не, я вспомнил! Мы о твоих валенках говорим. О меховых. Между прочим, я даже помню, какого они были цвета. Белые, да? А вот это, во что ты завёрнута была, вязаное, — то серое было. А все твои торбы были разноцветные. А ручки у тебя были красные. И холо-о-одные… А мордочка у тебя была синяя. Ну, вылитая пленная немка под Москвой. Видишь, сколько я помню? А ты: ах, концептуалист, ах, лирический герой! Может, я бы не хуже него написал. Или даже лучше.
— Ну и напиши, — предложила Александра.
— А я уже написал, — гордо сказал Максим. — То есть пишу. То есть записываю. Я все наши разговоры записываю. Классная аудиокнига получается.
— Зачем?!
— Так до тебя же не всегда дозвониться можно. А так включил — и слушай, сколько хочешь. Здорово я придумал, да?
Александра молчала и думала, что вот этого от мужа она никак не могла ожидать. Впрочем, он всё время делал что-нибудь такое, чего от него никто не ожидал, даже она.