В Калифорнии морозов не бывает
Шрифт:
— Наш, — в один голос сказали Александра и Людка.
— А поконкретнее можно? — спросил Максим после некоторого молчания и очевидной работы мысли. — Кто именно пацана родил?
— Никто, — хмуро ответила Александра. С какой стати он прицепился? Даже подозрительно. — Никто пацана не рожал. У нас девочка. Славка — это Ярослава.
— Ярославу я лично родила, — гордо сказала Людка. — И имя я сама придумала. Здорово, да? А Шурка меня ругала.
— Здорово, — согласился Максим как-то растерянно. — А Шурка тогда у нас кто? Ну, ребёнку-то?
— А
— Я не бандит, — серьёзно сказал Максим. — И не случайно, а по глубокому внутреннему убеждению… И я не выспрашиваю. Но ведь о собственной жене надо бы хоть что-нибудь знать.
Александра нахмурилась и приготовилась произносить суровую отповедь, но тут в палату заглянул давешний пожилой врач и уважительно позвал:
— Максим Владимирович! Вас на минутку можно? Тут некоторые вопросы провентилировать надо бы…
Максим вышел, и Людка тут же торжествующе заявила:
— А я что говорила?! Вот так-то, мать, от судьбы не уйдёшь. Конечно, если он правда не бандит.
— Ладно, мне уже пора, — скучным голосом сказала Александра. — Ещё билет взять надо, я же заранее не брала, не знала, когда к тебе попаду и вообще… Выздоравливай и не беспокойся о нас. Я телефон отделения запишу, звонить буду. А через неделю ещё приеду, если… если получится.
Она чуть не сказала «если денег достану». Совсем голова не работает. Наверное, это простуда так действует. Не хватало ещё, чтобы Людка сейчас думала о том, как они там без денег живут… Но Людка и так об этом думала.
— Шурка, ты вот что сделать должна, — сказала она деловито. — Помнишь, где коробка с пуговицами лежит? Ну вот… Там ещё кое-что есть. Я же не все свои цацки продала тогда… ну, когда думала, что нам совсем кранты. Там ещё ажурные серьги, моё обручальное кольцо и материн перстень с александритом. Серьги тяжёлые, и проба хорошая, за них, может, нормально дадут, даже если просто как лом отдашь.
— Не отдам, — хмуро сказала Александра. — Выкрутимся как-нибудь. Серьги старинные, к тому же — их тебе отец дарил. Не отдам.
— Отдашь! — Людка похмурилась, покусала губы и неожиданно весело заявила: — Хорошо, что я тогда обручальное кольцо моему козлу в морду не кинула. А ведь хотела кинуть! Но как-то забыла. Ну и правильно, оно нам самим пригодится. За него много не дадут, оно и раньше мало чего стоило, козёл сам его покупал, так что наверняка дешёвка. Но хоть что-то… А перстень на лом не отдавай. Очень уж хорош. Может, кто из богатеньких возьмёт. Пусть хоть так вещь сохранится, хоть даже и совсем у чужих.
— Пусть лучше у своих вещь сохранится. — Александра поднялась и стала запихивать в свой пакет бывшую Славкину пелёнку. — Будут у нас деньги, ты об этом не думай. Со мной на днях за накидку расплатиться должны. И еще за рекламу получу скоро. Евгении Семёновне ещё двух учеников нашли, вот выздоровеет — и тоже зарабатывать начнёт. А ты пока просто выздоравливай.
Она опять чуть не сказала совершенно не уместные в данных обстоятельствах слова: «если телефон не отключили». Всё эта простуда чёртова. Вот вернётся домой — и будет весь завтрашний день лечиться ромашковым чаем и настойкой шиповника. Если всю настойку шиповника не выпили сегодня Славка и Евгения Семёновна. А если даже и выпили — ничего. Им нужнее, а она и без всякого лечения всегда быстро выздоравливала. Только бы завтра удалось немножко полежать, только бы не пришлось куда-нибудь бежать, что-нибудь делать, спешить, но всё равно опаздывать, всё равно ничего не успевать… Что-то совсем она устала, совсем. Простуда чёртова. А к понедельнику надо целую полосу слепить. А голова совсем уже не варит. А на носу уже мозоль натёрла бывшей Славкиной пелёнкой. А место в вагоне попадётся опять рядом с туалетом. И дверь в тамбур будет хлопать всю дорогу. И на вопрос о кипятке проводница будет орать, что она не обязана… Только бы не зареветь, пока из палаты не вышла.
Александра уже взялась за ручку двери, когда за её спиной Людмила громко и торжественно продекламировала:
— Шурка! Я счастлива, что у моего ребёнка есть такая мать!
— Я тоже, — буркнула Александра, боясь оглянуться. — В смысле: мне тоже нравится мать моего ребёнка…
И торопливо выскочила в больничный коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Таких сантиментов она от Людмилы не ожидала, та вообще не была склонна ни к каким сантиментам. Плакать захотелось совсем уж нестерпимо.
Нет, сейчас ещё нельзя. Сейчас ещё надо найти лечащего врача, поузнавать у него, что там как… И телефон отделения записать. И сдать халат, бахилы и марлевую маску сестре-хозяйке. И забрать у неё свои сапоги и накидку. И добраться до вокзала. И купить билет…
Ничего, как-нибудь. Может, и не помрёт.
Александра прислонилась плечом к стене и закрыла глаза. Вот сейчас она немножко постоит так, немножко отдохнёт, немножко перестанет думать — и вперёд и с песней…
— Ну вот, я так и знал, — сказал голос Максима у неё над головой. — Ты что, спать здесь собралась? Прямо стоя? Оригинально… Сейчас я доктора свистну, пусть заодно и тебя немножко подлечит. Больница это или не больница? Пойдём, пойдём, не бойся, я тебя поддержу… Ты сама-то можешь идти? Или отнести лучше?
Он взял её за плечи и куда-то повёл, и ей было совершенно всё равно, куда он её ведёт, даже если он бандит. В конце концов, в таком состоянии она не представляла никакого интереса ни для сексуальных маньяков, ни для торговцев человеческими органами, ни, тем более, для заурядных грабителей. А Максим ни на кого из них не был похож. Хотя Александра не очень представляла, как должны выглядеть маньяки, торговцы органами и даже заурядные грабители. На всякий случай она уточнила:
— Вы не заурядный грабитель?