В Калифорнии морозов не бывает

Волчок Ирина

И тут как раз Главный вышел из своего кабинета. Я тогда подумал: ну, всё, этого редактора Катерина Петровна уже не пересидит. Тем более, что Главный всегда требовал железной дисциплины, а характер у него был тяжёлый.

Главный вышел из своего кабинета, одетый, уходить собирался. Увидел меня — кивнул. Потом повернулся и увидел, как они вдвоём чай пьют. Покачал головой и говорит:

— Та-а-ак. Со мной, значит, вы пить не захотели. А с Катериной Петровной — пожалуйста?

У Катерины Петровны сразу лицо, как у памятника. И на неё

смотрит. Она смотрит на Главного, вроде бы немножко улыбается и с невинным таким видом говорит:

— Так вы же мне чаю не предлагали. Вы же мне всякую отраву предлагали. То кофе, то коньяк.

Я тогда подумал, что напрасно оказался свидетелем этой сцены. Начальники не любят свидетелей таких сцен. Особенно если начальник из неизвестного круга, да еще и характер у него тяжёлый. Я даже подумал: надо потихоньку выйти из приёмной, сделать вид, что ничего не заметил — и выйти. Но тут Главный засмеялся и говорит:

— Ладно, в следующий раз чай предложу. Завтра придёте? Я до обеда на месте буду.

Она подумала и говорит:

— До обеда — не знаю, вряд ли успею. Но потом обязательно забегу. Я здесь целую неделю буду, и заходить буду каждый день, так что еще встретимся, не расстраивайтесь.

Главный опять засмеялся, повернулся и пошёл к выходу. На ходу опять мне кивнул. С такой улыбкой, как будто делегацию из Чехословакии встречает. Я тогда подумал, что вообще уже ничего не понимаю.

Главный ушёл, Катерина Петровна посмотрела на меня и сделала лицо, как у памятника. Я сделал вид, что ничего особенного не происходит, и говорю:

— Спичек ни у кого не оказалось. У вас не найдётся, Катерина Петровна?

Катерина Петровна стала молча рыться в своём столе, а она вдруг встала и говорит:

— Ой, я тоже давно курить хочу. Где у вас тут курить разрешается?

Катерина Петровна вытащила из стола зажигалку, отдала ей, а сама говорит:

— Да ты хоть и здесь кури, я тебе пепельницу дам.

Я прямо обалдел. Катерина Петровна курящих даже с лестницы гоняет, при ней вообще никто не курит, даже ни один из бывших Главных не курил. И нынешний Главный при ней не курит, даже в собственном кабинете. Я тогда подумал, что если Катерина Петровна так себя с ней ведёт, то имеет на это серьёзные причины. У меня в голове всё время крутилась песня: «Куда мне до неё, она была в Париже…» Я пошёл к двери, а она что-то потихоньку сказала Катерине Петровне и пошла за мной.

Мы вместе вышли в коридор, прошли рядом несколько шагов, и она опять спросила:

— Так где тут у вас можно курить?

Я спросил:

— Хотите хорошую сигаретку? «Мальборо». Я у ответственного секретаря стрельнул.

И сразу пожалел, что так сказал. Она может подумать, что я хвастаюсь дружбой с ответственным секретарём. Что ей наш ответственный секретарь? Она сама только что, на моих глазах, говорила с Главным, как с приятелем. И Главный при этом смеялся.

Она сказала:

— Я «Мальборо» не люблю. Не накуриваюсь. Я к болгарским

привыкла. Они у меня в сумке. Сейчас вернусь. Вы меня подождёте?

И пошла в кабинет Марка. Я не пошёл, стоял под дверью, слушал, как они там сразу заговорили, и Марк опять противно захихикал себе под нос. Я тогда вспомнил, что бросил курить полгода назад, а потом вспомнил, что обещал ответсеку дописать материал побыстрее, и уже хотел идти в свою каморку. Но тут она вышла с сигаретой и с зажигалкой, которую дала ей Катерина Петровна, и сказала:

— Ну, показывайте, куда идти.

А сама пошла впереди. Я шёл за ней и всё время думал, можно спросить, какие у неё духи, или нельзя. Прилично это или не прилично. Я же не знаю, что принято в её кругу. Вот в кругу Лилии все говорили про духи, про виски, про шмотки — что почём, какая фирма, откуда привезли. Но она была не из круга Лилии, из другого. Это точно. Она даже не знала, откуда её синяя куртка на белом меху, из Японии или не из Японии. По-моему, ей это вообще всё равно было. Я тогда подумал: из какого же она круга, если такие вещи для неё — всё равно? И от «Мальборо» отказалась, между прочим. И не стесняется говорить, что привыкла к болгарским. Как будто не придаёт таким вещам значения. Много было странного. Да всё было странным, абсолютно всё.

Про духи я не решился спросить.

Я догнал её и взял под руку.

Я тогда подумал: вот сейчас…

Нет, тогда я ни о чём не думал. Если бы подумал — то, конечно, не брал бы её под руку. А я взял. А потом уже подумал, что она может неправильно понять… То есть нет. Она может понять как раз всё правильно — и рассердится. И вот сейчас скажет что-нибудь такое, чтобы я знал своё место. Что-нибудь такое, от чего я провалюсь сквозь землю.

Она посмотрела на меня и спросила:

— Что?

С таким видом, как будто ждала, что я сейчас расскажу ей что-то очень интересное. Даже не знаю, что она имела в виду.

Я сделал вид, что просто веду её туда, где у нас все курят, вот потому и взял её под руку. Что я всех вожу под руку, что у меня привычка такая. У каждого свои привычки. Марк, например, вообще за плечи её хватал, и она даже внимания на это не обратила. Я не стал отпускать её руку, но на всякий случай сказал:

— Вон там, за цветами, закуток есть. Там и стулья, и пепельницы, и окно можно открыть, если надо. Очень удобно. И Катерина Петровна не застукает.

Она засмеялась и сказала:

— Тётя Катя — прелесть. Гениальная актриса. Её даже редактор побаивается, вы заметили?

И не стала отбирать у меня свою руку.

Рука у неё была горячая, как утюг, даже через рукав её свитера чувствовалось, до чего горячая. Свитер на ней был бледно-серый, тоненький, как шёлковый, но всё равно немножко пушистый. Тоже наверняка импортный. Я ни на ком таких свитеров не видел. Да никто бы в этот свитер и не влез. Может, он был тоже из Японии. И сделан по другим лекалам, не для всех.