В канун Рождества
Шрифт:
— А, гори она синим пламенем! — сказала Элфрида и рассмеялась.
Джеффри никогда не видел ее такой счастливой, такой красивой, такой довольной. Его собственный брак был на последнем издыхании, и она всегда была где-то рядом, на другом конце провода, давала ему советы, иногда удачные, иногда не очень, но, самое главное, искренние. Когда он познакомил ее с Сереной, она на следующий вечер позвонила ему и сказала:
— Джеффри, милый, она просто прелесть!.. Перестань терзаться и сосредоточься на ней.
— А как же дочери?
— Они уже взрослые и сами о себе позаботятся. Ты должен подумать о себе. Не упусти свой шанс.
— А Доди?
— Она переживет. Оберет тебя до нитки и успокоится. Она не поступится собственным комфортом. Отдай ей все, уходи и будь счастлив.
Уходи и будь счастлив. Он именно так и поступил.
Осенний вечер был хмур. Поднимался ветер. Джеффри собрал яйца, загнал квохчущих кур в их деревянные домики. Темнело. Серена включила в коттедже электричество, и в густеющих сумерках засветились желтым светом маленькие окошки. Сегодня четверг, надо подвезти тачку с мусором к шоссе, утром за мусором заедет грузовичок. Ветер крепчал, теперь он пахнул морем и был соленым на вкус. Зашуршали, заплясали над изгородью ветки дрока. В их жалобный шелест вплеталось журчание ручейка, бегущего по обочине проулка и вниз по склону холма. Похолодало, и Джеффри вошел в дом надеть куртку поплотнее. Серена что-то помешивала на плите, дети за кухонным столом готовили уроки.
Он сказал:
— Тачка…
— Вот умница, что вспомнил.
— Вернусь через пять минут.
— Может, Элфрида как раз подъедет.
Джеффри покатил тачку по изрытому колеями проулку и поставил у обочины. Прислонившись к изгороди, как усталый пожилой крестьянин, он достал пачку сигарет и прикурил от своей старой стальной зажигалки. День угасал. Он смотрел на потемневшее, затянутое облаками небо. Море было синевато-серое, в белых барашках. У подножия скал глухо рокотали буруны, влажный туман с моря оседал на щеках.
Джеффри вспомнил полузабытые стихи:
Хрупка моя хрустальная обитель,Все бури Корнуолла рвутся в двери.Плывут, белея, корабли зимыПо пустоши, где цвел недавно вереск.Он стоял, пока не докурил сигарету, потом швырнул окурок и повернул к дому, но в этот момент увидел свет фар. Они приближались с восточной стороны, мигая на поворотах. Джеффри остановился. Появилась старенькая синяя «фиеста» и осторожно повернула на Эмбло. Он понял, что это Элфрида, ступил на дорогу и замахал руками. Машина остановилась. Он отворил дверцу, сел на сиденье и вдохнул знакомый аромат. Элфрида всегда душилась этими духами.
Он сказал:
— Не стоит останавливаться на шоссе. Тут ездят тракторы и автобусы с немецкими туристами. Свернем в проулок.
Элфрида последовала его совету.
— Привет! — сказала она.
— Ты все-таки приехала.
— Пять часов добиралась.
— Легко нашла дорогу?
— Ты отлично нарисовал схему.
— А кто это на заднем сиденье?
— Мой пес Горацио. Я ведь говорила тебе, что он тоже приедет.
— А я с такой ненавистью смотрел на телефон. Боялся, что ты позвонишь и скажешь, что передумала.
— Ни
— Он самый.
— Узковат.
— Ничего, проедем.
— Тогда вперед.
Джеффри засмеялся:
— Вперед.
Элфрида нажала на педаль газа, и машина осторожно въехала в узкий проезд.
— Как дорога? — спросил Джеффри.
— Нормально. Правда, я немного нервничала — давно не отправлялась в такие дальние поездки. Знаешь, незнакомые магистрали и громыхающие автофургоны ужасно действуют на нервы. Я ведь не на «феррари».
— У тебя хорошая машина.
Снаружи у коттеджа зажегся свет — видимо, Серена услышала шуршание гравия. Фонарь осветил открытую площадку с высокой гранитной стеной.
— Остановимся здесь, — скомандовал Джеффри.
Тут откуда-то выскочили две овчарки и с оглушительным лаем запрыгали вокруг машины.
— Не пугайся, — сказал Джеффри, — это Тарбой и Финдус. Они не кусаются.
— И Горацио не тронут?
— И его.
Они вышли из машины и выпустили Горацио. Собаки обнюхали его, и он с умиротворенным видом вскинул лапу под ближайшим развесистым кустом.
На Джеффри такая непринужденность произвела впечатление.
— Какой он породы?
— Неизвестно. Но хороший пес, спокойный и чистоплотный. Он может спать со мной в комнате. Я привезла его корзинку.
Джеффри открыл багажник «фиесты», вынул оттуда потертый чемодан и большой бумажный пакет.
— Приехала с собственным довольствием?
— Это еда для Горацио и его миска.
С заднего сиденья Элфрида достала корзинку Горацио и еще один объемистый бумажный пакет. Дверцы машины захлопнулись. Джеффри пошел по вымощенной плитами дорожке и повернул за угол дома, Элфрида последовала за ним. И сразу же на них налетел ветер с моря. Джеффри поставил чемодан Элфриды, отворил дверь, и она вошла в кухню.
Двое ребятишек, сидящие за столом, уставились на нее. Серена, раскрыв объятия, шагнула навстречу.
— Джеффри, ты и правда нашел Элфриду! Вот умница, отправился отвезти мусор, а возвратился с вами. Как точно рассчитал! Тяжелая была поездка, да? Хотите чаю и что-нибудь перекусить? Ах, вы же еще не познакомились с ребятами. Это Бен, а это Эми. А это Элфрида, птички мои.
— А мы знаем, — сказал мальчик. — Вы ведь только о ней и говорили. — Он был темноволосый, а его младшая сестричка светленькая.
Бен встал из-за стола и подошел пожать руку Элфриде, с интересом косясь на ее багаж в ожидании подарка. Он был смуглый, с темными отцовскими глазами и копной густых черных волос. Придет время, и этот парнишка разобьет не одно нежное сердечко, подумала Элфрида.
Джеффри оставил чемодан у подножия лестницы и тоже вошел в кухню.
— Привет, папа.
— Привет, Бен. Сделал домашнее задание?
— Да.
— Молодчина. А ты, Эми?
— Давным-давно, — гордо ответила девочка и тут же застеснялась. Она подошла к отцу и, обхватив его ногу, тесно прижалась к нему лицом. Элфрида решила, что дети необыкновенно похожи на Джеффри и очень красивы. Но ведь Серена тоже очень красива. Ее светлые, как у дочки, волосы скручены в узел и скреплены черепаховой заколкой, глаза ярко-голубые, на нежном лице россыпь веснушек. Она была в узких джинсах, которые делали ее длинные ноги еще длиннее, синем пуловере и шелковом шарфике на шее.