В когтях неведомого века
Шрифт:
* * *
Можете верить или не верить, но Георгий и водяной Блюкало беседовали уже часа полтора, причем, вопреки всем законам природы, человек чувствовал себя в чужой среде не хуже представителя нечистой силы подводного, так сказать, класса, а если учесть преклонный возраст последнего, массу хронических заболеваний, многие из которых имели пару веков истории, а также пристрастие к отраве, печень разрушавшей не хуже алкоголя, – то и лучше.
Беседой, конечно, это можно было назвать с большой натяжкой, так как
– Пойми ты, дурья голова. – Утомившийся от непривычно долгой речи, старик осушил (если можно так выразиться, находясь на дне реки) свою кружку и протянул ее русалу-виночерпию за новой порцией. Арталетову, разумеется, предложено не было – не по человечьим силенкам такой «первач». – Там, наверху, тебя ждет обычная пресная жизнь. Вернее, ее остаток. Сколько тебе стукнуло-то?..
– Ну, четвертый десяток, – не стал вдаваться в подробности Георгий: бог знает, что на уме у этой подводной нечисти, зачем же снабжать ее лишней информацией без особенной на то надобности.
– «Ну, ну…» – передразнил человека водяной и принялся загибать перепончатые пальцы. – Сколько тебе осталось-то? Лет тридцать? Самое большее – сорок…
– Сколько ни осталось – все мои.
– Ты не ерничай! – вскипел Блюкало. – Я ведь и без всяких уговоров тебя оставить могу! Русалы мне тоже нужны…
Помолчали, думая каждый о своем.
– А чего тогда уговариваете?
Водяной махнул рукой:
– Да без согласия-то никак… Мне ведь передать кому-то свой пост нужно, а это дело сугубо добровольное. Но простым русалом я тебя оформлю в два счета, оглянуться не успеешь!
– Ладно, ладно, давайте без повышенных тонов… А почему вы уверены, что я подойду на должность водяного? Пройду кастинг, так сказать. Какие требуются критерии, кроме того банального утверждения, что соискатель должен быть «свеженьким» утопленником?
– Чего-чего? – подозрительно сощурился Блюкало – чересчур уж мудрено говорил «гость», непонятно. – Ты сам-то хоть понял, что сказал?
Вздохнув, Жора принялся растолковывать дремучему авторитету смысл терминов, которые употребил.
– А-а! – наконец дошло до того. – Так бы и сказал, а то навертел, навертел – без поллитры не разберешься! Значит, так, – принялся снова загибать корявые зеленые пальцы Блюкало. – Во-первых, конечно, утопленник должен быть свежим – из лежалых даже русалы путевые не получаются, разве что лобасты[56]… Во-вторых, мне лично нужен русский – на французах этих, ерш им в глотку и во все остальные места, я уже обжегся… Ты ведь русский?
Георгий, припертый к стене, вынужден был признать очевидное.
– Во-во, – удовлетворенно подбоченился Порфирий и загнул третий палец: – А в-третьих…
– Стоп! – спохватился Жора, так и не дождавшись третьего условия. – Русский-то я русский,
– Как это? – опешил водяной, застыв с двумя загнутыми пальцами. – Вчерашний, что ли? Или прошлогодний?..
– Нет. – Арталетов уже понял, что ухватился за нужную ниточку. – Скорее уж – завтрашний.
Водяной помотал головой, хлопнул полкружка отравы залпом и потребовал объяснений и доказательств. Конечно, и с первыми и со вторыми у Георгия был напряг, но он постарался…
– Что ж ты… – Сказать, что Блюкало выглядел разочарованным, значило ничего не сказать: он был убит, разгромлен, выбит из колеи. – Сразу не мог сказать, что ли?.. То-то я смотрю, ты на мои уговоры не поддаешься, а ведь я, не похвальбы ради, колоду гнилую уболтать могу. Дар у меня такой есть. Экстра… эксра…
– Экстрасенсорный?
– Во-во! – обрадовался водяной. – Эксрасорный! Это мне один ученый утопленник объяснил. Я его было помощником своим назначил, милостями осыпал, а он, зараза тухлая, к республиканцам перекинулся, да еще и не один, а двух самых симпатичных русалок совратил…
– Совратил?
– Сманил в эту… эми… эгра…
– В эмиграцию?
– В ее проклятую! Но над завтрашними я, конечно, не власть…
Порфирий сокрушенно поскреб в обросшем ракушками затылке, подергал бороду, словно пробуя ее на прочность, и пробубнил, глядя в сторону:
– Иди уж…
Георгий не понял. Он-то собирался сражаться за свою жизнь, бороться до последнего вздоха (хотя, как он подметил, в легких была вода – ни одного пузырька не вырывалось изо рта при разговоре), а тут его просто так, на халяву, берут и отпускают…
– Я совсем свободен? – уточнил он осторожно. – Могу идти?
– Сказано же русским языком: иди на все четыре стороны! – рявкнул водяной, снова хватая свою кружку и надолго к ней присасываясь. – Проваливай!
Не веря обретенной свободе, Жора поднялся с колченогого полусгнившего стула, на котором сидел, и попятился к пролому в борту, заменяющему дверь. Вода снаружи уже была не черной, а темно-зеленой – видимо, недалек был рассвет.
– Постой, – буркнул Блюкало. – Дай провожу…
– Да я сам как-нибудь…
– Провожу, – нажал водяной. – А то не всплывешь ведь или как-нибудь не так всплывешь…
Путь наверх, ко все более светлевшему над головой, чуть сморщенному утренним ветерком зеркалу речной поверхности, неторопливый и плавный, занял несколько минут, хотя глубина, чувствовалось, была небольшой.
– Тут торопливость совсем ни к чему, – ворчливо пояснял водяной, заботливо придерживая Арталетова скользкой лапой за локоть. – Выскочишь пробкой на поверхность, а кровь твоя и вскипит разом, позакупорит там все…
– Кессонная болезнь! – догадался Жора, вспомнив кое-какие книжки из жизни водолазов, запоем прочитанные в детстве.
– Не знаю уж, сонная или нет, – недослышал туговатый на ухо старик, – но жизни тебе не будет – хворей не оберешься, а уж по мужской части… Словом, вещь препоганая. Потому медленно нужно всплывать, медленно…
Видимо, всплывала странная парочка не вертикально вверх, а под углом в сторону берега, потому что, когда до колеблющегося ртутным морем розоватого зеркала осталось полметра, ноги Георгия наткнулись на поросшее водорослями дно.