В когтях неведомого века

Ерпылев Андрей Юрьевич

– Ты Трою не тр-р-рогай, штафирка! – внезапно стукнул кулаком по столу Марзиньи. – Ее мой дед брал! Вместе с графом Фландрским! Я сам его рассказы слышал в детстве да шлемом старым троянским играл. Он сам на том знаменитом «Троянском коне» в десант ходил, если хочешь знать!.. Корабль был такой, боевой, а вовсе не огромная деревянная кобыла. Что там может написать твой Скалигер про Трою?..

Арталетов не в силах был больше вынести этот абсурд. Он уронил голову на столешницу, и все эти Марки Аврелии, Готфриды Бульонские и Иосаахии Мудрые разом понеслись, кувыркаясь, в какую-то черную дыру, на поверку оказавшуюся ртом хохочущего

Анатолия Николаевича Кончалова, Жориного школьного учителя истории…

* * *

– Проснись, Арталетт, матрону твою!..

Георгий ошарашенно огляделся вокруг, не в силах сразу уразуметь, куда вдруг подевался пропахший кислым вином, подгоревшим мясом и лежалым сыром подвальчик, а вместе с ним спорящие Маргиньи и Безар.

Кругом, под ярко-синим, будто на картинках малышей, небом, раскинулся белокаменный, утопающий в сочной зелени город, поражающий обилием дорических колонн, античных портиков и статуй с отколотыми носами, руками и прочими выступающими деталями анатомии. Именно так себе Арталетов представлял в детстве Древний Рим, листая учебник истории с черно-белыми рисунками и того же колера мутными фотографиями сохранившихся достопримечательностей.

– Заснул, что ли?

Перед прилавком, поигрывая увесистой дубинкой, возвышался декурион[67] Палатинской вигилы[68] Нечипорус.

– Здравствуйте, товарищ… господин Нечипоренко! – заискивающе улыбнулся, презирая себя в эту минуту за лакейский тон, Арталетов. – Чего изволите?

Служитель порядка, не обратив внимания на досадную оговорку «клиента», довольно хмыкнул и прицепил так и не понадобившуюся дубинку к поясу.

– Непорядок, гражданин Арталетт, – заявил он безапелляционно. – Нарушение закона присутствует, понимаешь!

– Помилуйте, товарищ сержант… господин декурион! – Жора даже вскочил со своего раскладного стульчика. – Никаких законов я не нарушаю!..

– Ты мне эти свои интеллигентские штучки брось, понимаешь! – Страж порядка насупил белесые брови и возвысил голос: – Нарушил – отвечай! В постановлении Римского Сената от мая сего года, гражданин Арталетт, – продолжал он, видя покорность жертвы, – ясно сказано: «Запретить всяческую торговлю непристойными картинками и стихами…»

– Где же вы здесь видите непристойность? – патетически вскричал Георгий, жестом императорского памятника указывая на прилавок, который аккуратными рядами покрывали пергаментные и папирусные свитки, местами лежащие просто так, перетянутые простым шнурком, местами – в нарядных разноцветных футлярах, некоторые даже с надписями золотом.

Никакой порнографии среди своего товара Арталетов не примечал и был в этом плане совершенно спокоен. Первоначальный испуг, пережиток лет, прожитых сначала рабом, а потом – вольноотпущенником, никому не нужным рудиментом гнездящийся в подкорке любого из «бывших», особенно приобщенных к интеллигентскому племени, уже прошел, и Жора деловито прикидывал, сколько придется «отстегнуть» настырному декуриону, ни с того ни с сего взявшемуся качать права.

«Силиквы[69], думаю, хватит! – решил он, вспоминая, где у него лежат заранее заготовленные для подобного случая несколько серебряных монеток. – Невелика птица, да и повода особого нет…»

– Где же вы здесь видите непристойность? –

повторил Арталетов, уже нащупав в складке туники нужную «беленькую», но решив еще побарахтаться для приличия: силикву-то, без вариантов, придется из своих «отстегнуть», не из выручки!

– А вот! – Похожий на сосиску палец, покрытый редкими рыжими волосками, ткнул в сияющий благородным перламутром футляр сборника стихов Вергилия.

– Это же Вергилий…

Слова прилипли у Георгия к гортани: с замиранием сердца он различил на цилиндре абрис полуобнаженной женщины с закинутой за голову рукой…

И в этот момент окружающий пейзаж начал стремительно меняться.

Исчезли, как туман, изящные колонны и благородные платаны, развеялись в воздухе памятники, а через них проступила грубая каменная кладка зубчатых стен и остроконечные готические крыши. С Нечипоренко-Нечипорусом тоже происходили разительные перемены: пропал куда-то круглый шлем с красным гребнем, замененный каким-то клепаным шишаком, бритый подбородок на глазах оброс широченной рыжей бородищей, а дубинка превратилась в сложенную пополам ременную плеть…

Уже понимая, что все это может означать, Жора завопил благим матом:

– Не-е-е-е-т!!!

И проснулся…

24

Притормози чуток, я вас покину

И как хвосты рубают покажу.

Гони в Пересыпь на запасную малину.

Вперед, родные, я их задержу!

Владислав Русанов. «Одесская»

– Представляете, шевалье, – Генрих был еще весь во власти охотничьего азарта, – я лично заколол двух кабанов рогатиной! Как жаль, что вы не принадлежите к нашему славному охотничьему братству! Лай собак, ветер в лицо, кровь хлещет ручьем… Опасность к тому же! Пусть не такая, как на войне или на дуэли, но тем не менее настоящая опасность! О, как не хватает нам в наш пресный, скучный и безопасный век того таинственного огня, который бежит по жилам и дурманит мозг не хуже доброго вина!.. Когда-нибудь философы или знахари откроют его природу и назовут, скажем…

– Адреналин… – буркнул себе под нос Георгий, который менее всего был сегодня настроен разделять охотничьи восторги короля.

– Что-что? – не понял король.

– Да так… – не стал в несчетный раз опережать время Жора. – Одно восточное ругательство. Вроде нашего «черт побери»…

– Замечательно! – восхитился Генрих. – Адр-р-реналин! Адр-р-р-р-реналин! Превосходно, раскатисто и емко! Что-то вроде одного из имен Врага рода человеческого. Люцифер, Вельзевул, Адреналин… Нужно будет запомнить. Адреналин…

«И почему же ты, Жора, не родился, на радость всем, немым?..»

– Назову-ка я этим самым Адреналином своего нового молосского дога! – возникла у короля новая идея. – А еще таких слов вы не знаете, д'Арталетт?

– Знаю, – безразлично пожал плечами Георгий. – Флюорография, протоплазма, секвестер, синхрофазотрон, проктология, приватизация, гомосексуализм, референдум, консенсус…

– Ого! Да тут на всю мою свору хватит! Хотя последние, – брезгливо поморщился король, – уж больно попахивают латынью. Прямой намек на церковь имеет место. Его преосвященство де Воляпюк будет против.