В когтях неведомого века
Шрифт:
Шут нетерпеливо сковырнул крохотный шедевр острием кинжала, и перед глазами «кладоискателей» сверкнули неземным светом одиннадцать огромных бриллиантовых капель…
– Они! – выдохнул Леплайсан, по лицу которого весело скакали радужные зайчики. – Подвески!
Внезапно волшебные сполохи погасли, забитые вспыхнувшим светом. Кот отреагировал намного быстрее зажмурившихся товарищей (не подвела воровская сноровка!), – тяжело позвякивая при каждом прыжке, он проскакал к окну и с хриплым мявом вывалился наружу. Долю секунды спустя со двора донеслись увесистый шлепок и характерное дребезжание – будто с высоты сбросили банковский мешок с мелочью, –
– Кто вы и что здесь делаете? – раздался повелительный и в то же время несколько испуганный голос. – Воры? Воры!!!..
В распахнутых дверях кабинета, высоко подняв канделябр со множеством свечей, замерла напоминающая привидение фигура в белом…
* * *
– Давайте поговорим спокойно…
Леплайсан уже битых полчаса пытался успокоить кардинала, бившегося в руках перепуганного не меньше него Георгия. Не помогали ни вода из графина, выплеснутая в лицо первого священника Франции, ни похлопывание по щекам, чем дальше, тем увесистее, ни увещевания. Кардинал со скомканным ночным колпаком во рту умудрялся не только мычать, но и с неожиданной в тщедушном теле силой пинаться босыми ногами, с которых давным-давно слетели ночные туфли, мотать головой, норовя заехать затылком в лицо держащему, и извиваться всем телом. Разок ему уже удалось достать врага, и теперь Арталетов поминутно шмыгал носом, пытаясь сдержать обильно струящуюся из него кровь. Вероятно, кардиналу спросонок казалось, что его захватили в плен свирепые язычники, задумавшие отомстить ему за непримиримость ко всем без исключения врагам христианства, и он собирался дорого продать свою жизнь, прихватив с собой на тот свет не менее дюжины нападающих. Положение друзей усугублялось тем обстоятельством, что при неожиданном нападении кардинал уронил светильник и от выпавших из него свечей занялся пламенем ковер, и возня в его багровых отсветах напоминала адские забавы на полотнах средневековых живописцев. Клубы вонючего дыма (ковер оказался сотканным из натуральной шерсти, без примеси синтетики) грозили не только удушить всех находившихся в помещении, но и привлечь внимание беспечно дрыхнувших слуг…
Леплайсан, после того как пятка священнослужителя довольно чувствительно врезалась ему в самое дорогое для любого мужчины место, зашипел от боли, потерял терпение и вместе с ним остатки христианского милосердия и изо всех сил врезал де Воляпюку под дых.
Вряд ли тот когда-либо, даже в далеком детстве, испытывал подобное обхождение, но прием подействовал. Потерявшего на несколько мгновений всяческую ориентацию в пространстве вельможу тут же усадили в кресло и для верности примотали к спинке шнуром от гардины, после чего друзья принялись за устранение начинающегося пожара.
– Кто вы такие? – спросил пленник, когда его наконец освободили от кляпа, держа, однако, полуизгрызенный ночной колпак наготове, на тот случай, если старичок окажется чрезмерно голосистым. – Грабители? Святотатцы? Убийцы?..
В ответ на эти обвинения, произнесенные дрожащим голосом и вопросительным тоном, Леплайсан тут же сунул под нос кардиналу открытый футляр с подвесками.
– А это что?..
– Подарок!.. – быстро отреагировал кардинал, запнувшись всего на мгновение. – Не ваше дело!
– А это? – Перед лицом де Воляпюка появилась одна из картинок с красоткой, игриво демонстрирующей ножки из-под приподнятых на непозволительную
Справедливости ради нужно заметить, что эта «открытка» была едва ли не самой непристойной из всего собрания, но кардинала сразила, что называется, наповал.
– Так вы из Святейшей инквизиции? – уже тоном ниже выпалил зардевшийся, словно девушка, священнослужитель, стыдливо пряча глаза. – Папская спецслужба?.. Иезуиты?..
Немудрено, что перемазанные пылью и копотью друзья так и остались неузнанными, – старичок был подслеповат, но боялся новомодного «бесовского изобретения» – очков – пуще чумы.
– Вот это другой разговор! – удовлетворенно заметил шут, усаживаясь напротив кардинала в раскованной позе следователя…
26
Палач тем чарам ее поддался,
И хоть три дня перед тем молился,
Он трижды костер зажечь пытался,
И трижды факел из рук валился.
Но вот священный огонь пылает,
И диво дивное видят люди:
Огонь преступницу обнимает,
Ласкает плечи, целует губы.
Александр Фролов. «Святая Анна»
Георгий проснулся далеко за полдень и сладко потянулся, не открывая глаз.
Солнце било сквозь неплотно притворенные ставни окна, будто армейский прожектор, пресекающий в корне все поползновения изворотливого врага безнаказанно пересечь нейтральную полосу.
«Эх, еще бы соснуть минуток шестьсот, как говаривал пожилой прапорщик на военных сборах в незапамятные послеинститутские времена, – расслабленно думал Жора, наблюдая сквозь полупрозрачные алые веки за игрой солнечного луча: нестерпимо хотелось спать – видимо, давали о себе знать бессонная ночь и небывалое волнение… – Ну, хотя бы не шестьсот, а всего шестьдесят… Нет, нельзя. Жанна, конечно, уже истомилась там, в промозглой своей клетке, а ты, сибарит, нежишься под теплым одеялом…»
Арталетов, как раньше, в далеком детстве, сосчитал про себя до десяти, потом, не удержавшись, еще раз до десяти и, решительно отбросив одеяло, сел на кровати.
Прямо на него из любимого кресла смотрел, забросив ногу в заляпанном грязью сапоге (под утро прошел дождик) за ногу, Леплайсан.
– С добрым утром, господин шевалье, – самым любезным тоном поприветствовал он Георгия, ошеломленно протиравшего кулаками глаза. – Как спалось-почивалось? Кошмары не мучили?
– А, вы уже встали, – протянул, отчаянно зевая, д'Арталетт. – Подождите минутку, я сейчас соберусь, и поедем…
– Не торопитесь, Жорж, – посоветовал шут без улыбки. – Лучше ложитесь обратно и досыпайте с Богом.
– Да нет, – запротестовал Жора, выбираясь из постели и нащупывая босыми ногами на холодном полу, по неистребимой «будущей» привычке, уютные домашние тапочки, здесь, естественно, отсутствующие. – Я уже готов…
Леплайсан не отвечал, печально глядя в окно.
– Нет необходимости… Я только что с угла улицы Гро-Шекс, что напротив золоченого барельефа с метеором работы Николя Фламеля…[76]
– Оттуда, где сжигают колдунов и еретиков? – переспросил Георгий, чувствуя, как сжимается в нехорошем предчувствии сердце.