Шрифт:
Кир Булычев
В когтях страсти
От шоссе отходила дорога на Веревкин, районный центр Тульской области, некогда городок богатый, торговый, славный зерновой ярмаркой и церквами. Знаменитых людей Веревкин, правда, не дал, но воспитал немало достойных жителей.
Среди тех, кто был воспитан в Веревкине, а потом улетел, расправив крылья, в иные просторы, был и Анатолий Смольный, сорокалетний, склонный к полноте, но еще не расплывшийся коммерсант всероссийского, не побоюсь этого слова, масштаба.
В
Чтобы не сердиться на спутников и не повышать адреналин в крови — доктор не велит, — Анатолий вытащил ксерокопию газетной статьи, которая, возможно, изменила его жизнь.
Статья была из центральной газеты, в ней говорилось о том, что после выведения в Англии овечки Долли многие ученые во всем мире принялись выводить чего ни попади. То есть клонировать.
Для необразованных, например, для Харитона, приходилось объяснять, что клонирование значит сделать себе точную копию. Скучно тебе на свете без близнеца — заказал близнеца, сделали тебе близнеца. Один в один, из твоей клетки — больше никто не вмешивается. По большому счету, как бы ты еще раз. А другие, например, из Минобороны, смогут сделать генерала Лебедя в ста экземплярах, тогда держись, Афганистан или Жириновский — смотря на кого генералы коллективно как бы будут наступать.
Харитон при таком объяснении долго думал, проталкивал мысли сквозь узкие сосуды головного мозга, потом спросил:
— А они» как, сразу в кондиции будут?
Шеф не понял, в какой кондиции. Переспросил.
Харитон сказал:
— Ну вот, ваш близнец, шеф, он такой же, как вы, в среднем возрасте родится?
— Ну, ты даешь! — рассмеялся шеф. — Ну какая, прости, телка меня родит в таких моих масштабах?
— Ну, может, в банке вас будут выращивать?
— Смешно.
— Может, слониха родит или моржиха? — Харитон долго смеялся, Кеша тогда тоже смеялся, а шеф задумался. Потом велел секретарше Марлен вызвать к нему доктора наук, а может, академика для консультации, но чтобы не заломил.
Профессора привезли, шеф уделил ему полчаса своего драгоценного времени. Допрашивал.
Марлен и другие удивлялись — зачем это шефу?
К тому времени уже все в конторе, на которой было написано неграмотное слово «офис», знали, что если ты хочешь поиметь близнеца и продлить свое существование в полной мере, то женщина, которой предстоит эту копию родить, может родить только новорожденного. И он никогда не станет твоим настоящим близнецом. Поэтому, оказывается, наше Минобороны относится к клонированию спустя рукава — зачем клонировать солдат и ждать двадцать лет до призыва, если можно зачинать и рожать их обычным способом, путем любви?
Но по выходе профессора из кабинета Анатолий Смольный сильно задумался. Так задумался, что опоздал на встречу с монгольскими компьютерщиками. Он что-то бормотал себе под нос, уехал с середины ленча-презентации мисс Вице-грудь города Солнцево под патронажем лично Ахмета Гориллы и даже не извинился.
Анатолий возвратился в свой новый престижный дом в самом конце Ленинского проспекта, в котором купил этаж, как раз под этажом, который купила певица Кристина Орбакайте. Потом он выгнал челядь, налил себе стакан виски «Чивас ригал» сорокалетней выдержки, открыл золотым ключиком заветный инкрустированный комод и достал потрепанный альбом, в котором хранилась память о его детстве и юности.
Фотографии были мелкие, нечеткие, сделанные большей частью фотоаппаратом «Комсомолец».
Анатолий листал альбом и разглядывал фотографии, сначала не задерживаясь на самом себе, лежащем на животике в годовалом возрасте с улыбкой во всю физиономию, затем, когда хронология подошла к школьным годам, стал смотреть медленнее, вглядываясь в горошинки лиц на групповых снимках.
Раису он отыскал на одной групповой фотографии, снятой после окончания шестого класса. Раису можно было угадать по косе, перекинутой вперед через плечо, а вот самого себя Анатолий узнал с трудом, потому что он был худшим вариантом подростка — слюнявый, прыщавый, пучеглазый и глупый.
Другая фотография, на которой он отыскал Раису, относилась к восьмому классу. На ней были сняты участники лыжной вылазки. Так назвал свой урок на свежем воздухе физкультурник Варпет, старейший физкультурник Москвы. Он был чемпионом Карса по вольной борьбе в 1916 году, затем боролся за независимость Армении, потерпел поражение и всю последующую жизнь скрывался в Москве. Вот он стоит: в центре снимка, вместо лыжных палок костыли, ноги он еще в гражданскую потерял, но никто над ним не смеялся, а то схлопочешь костылем по шее.
Справа от Варпета, глядя на него влюбленно, как женщины смотрят на героев, стоит Райка, уже почти красавица, только еще худая как палка. Но даже на этой измельченной фотографии видно, что у нее глаза-озера, тяжелая коса и под свитером появилась пока еще небольшая грудь.
А дальше, по краям, стоят остальные одноклассники. И Анатолий, незаметный и некрасивый, с самого фланга.
А третью фотографию Раисы Анатолий украл. Райка подарила ее паршивцу Борьке Губерману, который потом предал Родину и слинял в Израиль. А в классе он был физиком и химиком, правда, списывать у него было бессмысленно: и физичка, и химичка сразу видели, что списано у него, потому что Борька делал все за пределами школьной программы.
На обороте фотографии, маленькой, паспортной, не очень похожей, было написано: «Если нравится — храни, а не нравится — порви. Надеюсь на милость. Твоя неверная Раиса».
Вся эта подпись была сплошной загадкой. Почему Раиса была неверной? Значит ли, что она сначала была верной и что-то имела с Борькой на сексуальной почве, а потом на этой почве имела с кем-то еще?
Борька носил фотографию в верхнем кармане куртки, даже вынимал при людях, чтобы полюбоваться, — устраивал демонстрацию!