В кольце врагов
Шрифт:
— Учу. Но говорю и понимаю пока плохо.
Я ответил государю на ломаном ясском, после продолжил уже на древнерусском, благо, что Дургулель говорит на нем весьма чисто:
— Так что же светлый царь для себя решил? Кем в этот раз ему станет русский сосед — опасным врагом или добрым другом?
Алан презрительно скривил губы:
— Сегодня опасным врагом для меня могла стать или рать всей Руси, или, по крайней мере, черниговская дружина князя Святослава. Но никак не горстка воинов Ростислава!
Настал мой черед скривить рот:
— Неужели?
Дургулель недовольно посмотрел на меня, приложив кубок к губам. Сделав небольшой глоток, он жестом предложил мне взять со стола второй кубок и одновременно ответил:
— У Тагира была всего тысяча тяжелых всадников. У меня их около десяти тысяч.
— А я сумел тогда подготовить всего пятьсот воинов фаланги и двести лучников. Теперь численность копейщиков достигает четырех тысяч, а отряд стрелков с дальнобойными тисовыми луками насчитывает тысячу воинов. Уверен, мы переживем атаку вашей тяжелой кавалерии. А вот каково будет Алании потерять ее главную ударную мощь?
— Дерзости тебе не занимать, воевода, — царь весьма сурово на меня посмотрел, — говори со мной так кто другой, и не сносить ему головы. Впрочем, я пока ничего не решил и на твой счет.
Кожу на спине словно окатило ледяной волной, хотя я постарался не показывать вида. Между тем Дургулель неожиданно сменил тему разговора:
— Чего не прикасаешься к вину? Или мне для верности отпить из твоего кубка?
— Привычка бояться отравы, если где-то поблизости есть ромей. Прости, государь.
Я поклонился, в то время как царь действительно вспыхнул гневом, яростно затараторив:
— Кого же ты подозреваешь в отравлении? Меня?! Кормившего тебя и твоих людей с собственного стола?! Да захоти я вашей смерти — и еще до заката любого из прошедших дней ваши обезглавленные тела предали бы земле!!! Не путай меня с греками, воевода, и пей вино, коли не хочешь смертельно обидеть, усомнившись в гостеприимстве ясского царя!
Дургулель еще не закончил фразу, а я уже поспешно подхватил кубок и приложил его к губам. Молодое, сладкое вино с насыщенным фруктовым вкусом — именно то, что я более всего люблю.
— Прости, государь, что я на мгновение позволил себе усомниться. Но коварство ромеев не знает границ, и катепан Корсуни действительно пытался отравить нас с Ростиславом, это не выдумка и не повод забрать их города. По совести сказать, моему князю было достаточно возрожденной греческой колонии в устье Дона, запечатавшей вход в реку и уже основавшей верфь.
— А нападение касогов на Оф ты спишешь на их собственное вероломство и разбойный нрав?
— Вовсе нет. Князь отправил их в набег, ожидая твоего, светлый царь, нападения. Мы знаем, что касоги весьма лояльны к аланам и что они могли восстать и ударить в спину при приближении твоего войска. Вот Ростислав и решил бросить их в набег, ожидая твоего нападения.
Строгий взгляд Дургулеля уткнулся
— Не боитесь гнева Божьего за убийства и разграбления христиан?
— А может, это Божья кара ромеям за то, что они пытались натравить ясов на Тмутаракань? И что же скажешь ты, государь: отправься твое войско в поход, и христианам — подданным князя ничто не угрожало бы? Ни убийства, ни грабежи? Больше сорока лет назад касоги сожгли город и вырезали его жителей. Светлый царь мог бы взять город — и даже если бы он и его люди не тронули горожан, в чем я сильно сомневаюсь, кто бы помешал касогам разорить его дотла, как только христианское войско аланов покинуло бы его пределы?
Дургулель промолчал, а я продолжил:
— Каждый злой поступок ромеев находит свою справедливую кару. Катепан пытался отравить нас с князем, чтобы задавленные поборами подданные базилевса не перешли под руку Ростислава, — и вот теперь Корсунь, Сурож, Готия вошли в Тмутараканское княжество. Ромеи пытались натравить аланов на русов — и касоги разграбили один из их городов. Но, по крайней мере, молодых женщин и детей, юношей и девушек князь просил оставить в живых ради выкупа — он собирается заселить ими Танаис.
Царь наконец заговорил:
— Выбор, который стоит передо мной, выбор, который и вы, и ромеи вынуждаете меня сделать, весьма непрост. На одной чаше древний союз с могучей империей, принесшей нам веру — и я даже породнился с базилевсом! А на другой — союз с молодым и пока слабым русским княжеством. Н-да, иногда мне кажется, что на деле выбор очевиден. — Дургулель хитро посмотрел мне в глаза.
— Я бы назвал это выбором между теми, кто всю свою историю пытается вами помыкать и использовать в своих целях, и теми, кто станет верным союзником в будущих войнах.
Царь невесело усмехнулся:
— А вот в последнем я очень сомневаюсь. Разве Ростислав, скопив силы, не пойдет на Русь воевать за отцовское право на великое княжение, как когда-то поступил Мстислав? Разве не ради этого он просил меня дать ему людей два года назад, не ради этого дружил с касогами? Его семья была залогом мира, но ведь ты сам, воевода, сумел вернуть ему близких. Так что теперь мешает Ростиславу собрать всех людей и вернуться на отчую землю? И заключи я с ним союз, не втянет ли меня твой князь в собственную войну с дядьями? Даже если, например, не он пойдет на Киев, а в Тмутаракань вернется Святослав с войском?
Вот это уже пошли конструктивные переговоры! Ликуя в душе, я быстро заговорил:
— Ростислав передумал воевать Русь, драться с князьями. Теперь в его руках находятся города, равных которым на Руси нет. Теперь в его руках важнейший торговый путь, новый путь «из варяг в греки»! Мы не раз обсуждали это с Ростиславом, и, как мне кажется, князь решил для себя строить здесь, в Тмутаракани, новое государство. Быть может, настоящее царство в будущем! А не бороться с кучей родственников в братоубийственной войне.