В конце пути (сборник)
Шрифт:
Иосс не успел понять увиденное, не успел дальше разглядеть газету (а там, он угадал боковым зрением, было и еще что-то странное), как газета вылетела у него из рук. Климов, смотревший через плечо Иосса, вырвал ее, скомкал и выскочил прочь из комнаты.
— Пальто-то забыл, Андрей! — закричал вслед ему Иосс и, ничего не услышав в ответ, махнул рукой.
Собравшись с мыслями, Иосс пришел к выводу, что самое разумное было бы показать газету тому, у кого она украдена — Рубцову. И задать соответствующие вопросы. Но газеты нет, ее неведомо куда утащил сбесившийся Климов. Уж, конечно, не к Рубцову. Как быть? Все-таки,
В телефонной трубке после первого же гудка он услышал:
— Добрый вечер, Иосс.
— Откуда вы знаете, что это я? Я же еще ни слова не сказал!
— Спасибо за то, что вы оказались благородным человеком.
— Что такое?
— Я знаю о том, что Климов выкрал из моего кабинета газету, — сказал Рубцов, — заходите ко мне, Николай, я все вам объясню.
— Ну и дела! — вздохнул Иосс. — Диктуйте адрес...
А Климов тем временем несся в такси в другой конец города. Сердце его стучало. Как он ненавидел Рубцова! В нем Климов видел главную причину позора, который, как он панически предчувствовал, неумолимо на него надвигался. Климов инстинктивно искал поддержки, поддержки единомышленника, того, кто был бы согласен с ним, не противоречил бы его себялюбию, но был бы сильнее его и авторитетнее. Поэтому Климову даже в голову не пришло извиниться перед Маем за кражу газеты н попросить разъяснении. Поэтому он ехал к профессору Барклаю.
Профессор сам открыл дверь квартиры.
— Приветствую вас, Федор Илларионович, — сказал Климов. — Простите великодушно за неурочное вторжение, но причина, побудившая меня к этому поступку, крайне необычная и требует срочных мер. — Климов вытащил из кармана газету, протянул ее профессору. — Будьте любезны взглянуть...
Барклай посмотрел на заголовок и недовольно произнес:
— Утренние газеты я читаю по утрам.
— Это, так сказать, завтрашняя газета, Федор Илларионович, вы еще ее не читали, взгляните на число, вот месяц, вот год, никаких подчисток нет...
— Этого не может быть, — сказал Барклай безапелляционно.
— Конечно, конечно, — поторопился согласиться Климов, — бесспорно.
— И, следовательно, перед нами фальшивка. Что дальше?
Климов получил то, к чему стремился — здоровый подход, железную логику вывода. Разумеется, фальшивка! Он пожалел, что столь простая и точная мысль не пришла в голову ему. Но раз фальшивка, молниеносно соображал Климов, то... Он затараторил:
— Фальшивка эта, Федор Илларионович, состряпана не кем иным, как небезызвестным Маем Сергеевичем Рубцовым, а цель ее — скандальное привлечение общественного внимания к своим бредовым идеям н дискредитация нашего отдела, руководимого вами. Эту, так сказать, газету он, видимо, каким-то способом сумел отпечатать, я полагаю, в значительном количестве и будет распространять среди наших сотрудников, а также на стороне... Вам достаточно посмотреть, что тут напечатано на третьей странице. Пожалуйста, Федор Илларионович... — Он опять подал Барклаю газету.
Снизу третьей полосы прямо на профессора смотрела фотография Климова, снятого во весь рост, с портфелем в руке и с выражением растерянности на лице. Под фотографией была подпись "Похититель секрета". Рядом была репродукция той самой газетной страницы, которую Барклай держал в руках. Подпись:
"Вот оно. "чудо". И справа еще одна фотография — два совершенно одинаковых Рубцова, между ними — хорошенькая девушка, все трое улыбались. И подпись: "Виновник необычного события кандидат физико-математических наук М. Рубцов, его двойник, и подготовившая этот репортаж сотрудница редакции А. Ускова".
Все это Барклай рассмотрел спокойно и молча. Он надел очки, сверкнув золотой оправой, и начал читать статью, помещенную под фотографиями. Статья называлась "Сувенир будущего" и имела подзаголовок "Репортаж об удивительном научном происшествии".
Пока профессор читал, Климов не спускал глаз с шефа, смиренно положив руки на колени.
Барклай снял очки, спрятал их в футляр.
— Итак, вы убеждены, что это фальшивка?
— Именно! — ответил Климов, — именно убежден. Барклай на полминуты задумался и сказал:
— Поскольку это фальшивка, затрагивающая не только нас, но и газету, то редакция с радостью ответит на нее убийственным фельетоном, причем незамедлительно, прямо завтра, в самый день фальсификации. Короче говоря, действуйте.
— Абсолютно согласен. Как я должен действовать, Федор Илларионович?
— Не теряя ни минуты, бежать в редакцию.
— Понятно, — Климов не проявил особого энтузиазма, — Быть может вы поддержите своим авторитетом?..
— Больше самостоятельности, товарищ Климов. Кстати, где вы взяли газету?
— Ее... э... обронил Рубцов, проходя через нашу комнату.
— Ага! Ну-с, желаю успеха. — Барклай распахнул перед Климовым дверь на лестницу. Двойник дома
Май пришел домой. Скрип входной двери показался ему старым и полузабытым, будто с утра прошел месяц. Сделал несколько бутербродов, сервировал стол на двоих, поставил варить кофе. Уже немного темнело. Маю было досадно, что день прошел бестолково, что был этот никчемный срыв, потом бесплодные разговоры. А впереди только вечер и ночь... Неожиданно вошел Двойник.
— Знаю, о чем ты страдаешь, — сказал он. — Можешь не страдать.
— Ну, утешай, — сказал Май и налил себе и Двойнику кофе.
— Ешь, — сказал Двойник, отодвигая бутерброды, — я недавно обедал, а ты весь день голодный.
— Как ты вчера.
— А утешать я тебя не собираюсь. — Двойник отхлебнул кофе.
Раздался телефонный звонок. Двойник взял трубку:
— Добрый вечер, Иосс... — Май с недоумением услышал, как Двойник назвал позвонившего благородным человеком, сказал, что Климов совершил какую-то кражу... Спрашивать Маю не хотелось — все узнается потом. И наверняка. Такова уж судьба. Судьба-Май жевал бутерброд с сыром и думал о том, что же такое, в конце концов, эта самая судьба. Как соотносится закономерность со случаем, фатализм с творчеством?..
— Очень просто соотносится, — сказал Двойник.
— Помнишь свои мысли?
— А как же! Сейчас ты вспомнишь, что в холодильнике есть ливерная колбаса.
— И верно! Надо достать. — Май вытащил кольцо колбасы, снял кожицу, нарезал и стал есть просто так, без хлеба. — Ну а как соотносится фатализм с творчеством?
— Пустяковый вопрос, — сказал Двойник. — Никакого фатализма нет, есть только творчество. Иначе мы с тобой не мотались бы с этой публикацией, а лежали бы на диване.