В Конькове мерзкая погода
Шрифт:
Гамлет Оганезов по прозвищу Омлет и Али Алиевич Алиев, для друзей просто Алик, возвращались из торгового центра «Кони-Айленд». У Омлета там был магазинчик, у Алика — два.
К Алику с утра прицепилась охрана — похмелиться, потом с него срубил денег на водку бухой пожарный инспектор, потом нетрезвый покупатель
Алика разбила мизантропия, и он по пути домой сыпал едкими цитатами, запомнившимися со времен учебы на философском факультете.
Омлет, по образованию дизайнер, сочувственно молчал.
В Конькове было холодно и мокро. Шел противный мелкий дождик.
Мэрия обещала исправить погоду к вечеру, но вчера. Сегодня мэрия обещала к вечеру починить юго-западный метеогенератор.
На перекрестке надрывно гудели машины. Сверху затормозил монорельс, повалили наружу вьетнамцы. Поезд тронулся в сторону Чертанова, из окон градом сыпались пустые винные пакеты и водочные стаканчики.
— Спокойно, это иллюзия, — сказал Алик, зябко ежась. — Это все плод моего воображения. Но оно, наверное, совсем больное, если я вообразил, что живу и работаю в Конькове!
Омлет недоверчиво покачал головой.
— А мой психотерапевт расценки поднял… — пожаловался Алик. Брезгливо пнул бутылку, катившуюся под ноги, и добавил негромко: — Говорит, трудно ему со мной. Я и не думал, что он расист.
Омлет горестно шмыгнул носом.
Друзья проходили мимо дешевого бара для русских, когда с грохотом распахнулась дверь и на улицу вылетел, растопырив конечности, некто Прыщ, барабанщик местной киберпанк-группы «Худо».
Гремя цепями, шипами и заклепками, Прыщ спикировал в лужу, подняв фонтан коричневых брызг.
— Бля! — заорал Алик, отпрыгивая.
Омлет достал белоснежный носовой платок и принялся молча собирать грязь со своего кашемирового пальто.
Прыщ ворочался в луже, устраиваясь поудобнее.
— Господи! — простонал Алик. — Ну как же задолбали эти русские! Просто житья от них нет. Не могу я тут больше, уеду к тетке в Чикаго, давно она меня зовет…
— А в Чикаго негры, — сказал Омлет.
— У наших своя территория, негры туда не ходят. Знают, что зарежем.
— А русские?
— О да. Русские ходят везде…
Они стояли над лужей, в которой уютно булькал Прыщ.
— Вот же скотина… — пробормотал Алик. — Спорим, он даже не простудится, эндемик хренов. Он же местный, ему тут климат. А мы — чужие.
— Ну, мне направо, — привычно сказал Омлет. — Тебе налево. До завтра?
— До завтра, — вздохнул Алик, пожимая ему руку.
— Чикаго-Шмыкаго, — сказал Омлет. — Забудь нах. Мы в Конькове. «Коньково» — это такое состояние души. Когда вот-вот двинешь кони, но все еще почему-то живой.
Алик грустно кивнул.
Их русские жены, эти жирные клуши. Их русские любовницы, эти алчные шлюшки. Их русские поставщики, эти ласковые расисты. А дети-полукровки, эти наглые высокомерные москвичи?! Какой тут, нах, Чикаго-Шмыкаго. Алик с Омлетом давно влипли. Потом увязли. И пропали.
Друзья поочередно харкнули Прыщу на косуху и разошлись по домам.
Оба понимали, что вырваться из этого ада им уже не суждено.