В КОРОЛЕВСТВЕ КИРПИРЛЯЙН. Сборник фантастических произведений
Шрифт:
День второй:
Сегодня я добрался до обширных людских поселений. Все они взбудоражены, как огромный муравейник. Люди объединяются для совместного отражения воздушных и наземных атак чудовищ, но силы явно не равны. Все ждут подхода регулярных частей.
День третий:
Я попал под всеобщую мобилизацию и направлен в отдельную истребительную центурию ездовым (ну и воображение у парня — полнейшая мешанина!). Дело принимает скверный оборот. Готовится грандиозное сражение, исход которого весьма неопределен. Среди
Выполнение моей главной задачи становится теперь все более сложным. Боюсь, что… Не хочется об этом думать, но всякое ведь бывает. Если со мной что-нибудь случится, может быть, хотя бы эта записная книжка попадет когда-нибудь в руки человека, и ему будет полезен мой совет. Для него я записываю здесь свой способ вернуться в обычный мир, самому мне такая возможность может и не представиться.
Итак, чтобы вырваться из плена Черного Метеорита, нужно сделать следующее…
— Все, — сказал Ростислав, — больше здесь ничего нет. Он не успел дописать, что-то ему помешало.
— Наверно, атака нетопырей, — задумчиво проговорил Арвид. — Они всегда налетают внезапно…
Он помолчал.
— Значит, Пентюх погиб из-за меня. Все нетопыри, глоты, камнегрыз — все это мое…
— Может быть, не только твое, — сказал Ростислав, прохаживаясь от окна к двери и обратно. — Нас ведь пятеро. Тут все так перемешалось…
Было уже далеко за полночь, но никто не спал. Весь день ушел на разбор — буква за буквой — написанного в книжке. Самым трудным оказался последний фрагмент, записи были сделаны неразборчивым почерком, видимо, второпях, но самые важные сведения содержались именно здесь. И вот в самом конце, когда разгадка, казалось, близка — обрыв. Пентюх знал, как освободиться из плена Черного Метеорита, но погиб, не успев об этом рассказать.
Ростислав вдруг остановился.
— Слушай, — спросил он Арвида, — а что это, собственно, значит — погиб?
— В каком смысле «что значит»? — Арвид удивленно поднял на него глаза, — Стрела ему в грудь попала.
— Чья стрела?
— Да что ты в самом деле! Нетопыря какого-нибудь стрела, чья же еще? Знаешь, сколько людей они этими стрелами перебили?
— Людей? — переспросил Ростислав. Он снова зашагал по комнате. — Значит, так. Стрела принадлежала нетопырю. А нетопырь — тебе. Вернее — твоему воображению. Тогда выходит, что и стрела… То есть все это, конечно, сложнее, но что-то тут должно быть…
Он плюхнулся на кровать, закинув ноги на спинку, долго о чем-то размышлял и, наконец, произнес:
— Ребята, а ведь это, кажется, довольно просто…
— Что «просто»? — спросила Марина.
— Вернуться домой. Смотрите-ка. Все вокруг зависит от нас самих, все здесь именно такое, каким мы его себе представляем. Значит, чтобы вернуться в наш мир…
— Нужно его вообразить! — обрадованно воскликнул Борька.
— Нет, — сказал Ростислав. — Не вообразить. Создать.
Зойка нахмурилась:
— Но ведь это будет совсем другой мир!
— Конечно, другой! Ведь мы и сами теперь стали другими. Разве нет?
Борька пожал плечами.
— Так что ж — другими? Из-за этого чертового метеорита и изменились. Тут станешь другим, когда сам не знаешь, кто ты есть. Деньги в руки плывут, а ты и не рад. Хочешь как лучше сделать, а выходишь подлец.
— По-прежнему? — переспросил Ростислав. — Теперь это уже невозможно. Теперь все будет по-другому. И метеорит здесь ни при чем. Нас он не переделывал, только показал, какие мы есть…
На некоторое время в комнате воцарилась тишина.
Какие мы есть, думал Борька, глядя в пространство прямо перед собой.
И вдруг открылась ему панорама Делового Центра с зеркальной коробкой «Олимпа» посередине. Картина качнулась, надвинулась, прозрачными стали ресторанные зеркала и замелькали сквозь них знакомые физиономии: Мафусаил, Леопольд, губернатор…
Все они быстро приближались, глядя на него и, наконец, окружили. Борька завертелся на месте в поисках выхода из цепкого этого кольца, но видел везде только подмигивающие глаза и руки, сующие ему пачки разноцветных бумажек. Кольцо сжималось все теснее, на Борьку вдруг тяжело рухнула откуда-то сверху груда ручных электронных часов. Часы больно ударили его по голове и плечам, хотя Борька твердо знал, что все они пустые внутри. Он сам вынимал микросхемы и индикаторы, чтобы, приманив покупателя единственным полноценным экземпляром часов, всучить ему под шумок один лишь корпус.
Где-то взревел мотор, и подкативший задом самосвал с кряхтеньем начал выворачивать над Борькой необъятный кузов. Вокруг застучали по полу, захлюпали, распространяя аромат гнили и плесени, разнообразные фрукты, овощи, раздутые консервные банки, вонючая рыба и прочий залежалый продукт. Борька отчаянно заработал руками и ногами. С огромным трудом ему удалось выбраться из недр зловонной кучи, а ведь она была предметом лишь самых первых его операций в Деловом Центре. Он пытался бежать, но губернаторские морды, подмигивая Леопольдовыми глазами, все теснили, теснили его к растущей куче товара, столь удачно когда-то реализованного, и все совали змеистыми руками толстые пачки в его карманы, так что стал он уже гнуться к земле под совокупной тяжестью ловко вырученных сумм.
В отчаянии Борька высоко подпрыгнул, стараясь верхом преодолеть потную стену физиономий, и, проломив крышу «Олимпа», устремился в черное бездонное небо.
Город под ним превратился в мутное светящееся пятно, замер на мгновение и снова помчался навстречу.
Но нет, это уже не город. Чем ниже опускался Борька, тем яснее он видел под собой нагромождение скал. Светлое пятно внизу все росло и, наконец, превратилось в ярко освещенное прожекторами дно ущелья. Тысячи зрителей, заполнивших трибуны над обрывом, завороженно глядели на арену в ожидании зрелища, приготовленного для них Маэстро.
А в центре арены… Одинокая фигура в перекрестье теней — человек, судорожно сжимающий в руке кинжал. Ростик!
Борька теперь ясно видел его лицо. Ростик поднял голову, посмотрел ему прямо в глаза и спокойно произнес:
— Он показал нам, какие мы есть.
Они были в комнате гостиницы. Сидели и молчали.
Какие мы есть, подумала Зойка.
Когда-то давным-давно, еще в пионерском возрасте, ее выбрали в совет отряда. Зойка поначалу отнекивалась, отбрыкивалась, как все, от почетной должности, да и кому, в самом деле охота тратить золотое личное время на дурацкие стенгазеты к празднику, сгонять буйных двоечников, упрямых троечников и занятых хорошистов на собрания после уроков, а также нести ответственность за развал работы, которой в неразваленном состоянии никто никогда не видел.