В краю Сорни-най
Шрифт:
И вот он, вместо того чтобы после службы приехать домой, как положено всем сыновьям, пишет:
«Ну, приеду я домой в конце января, погуляю несколько дней, а потом все-таки придется идти работать. Возникает вопрос: куда? У меня же нет специальности, значит, надо идти учиться, а учиться самое малое шесть месяцев, да и занятия начинаются в конце года.
Если думаете насчет денег, то деньги зарабатывают там большие. На протяжении двух месяцев учебы буду получать сто двадцать рублей в месяц.
Если все устроится, как я думаю, то в
— Виноват?.. Может, мы в чем-то виноваты перед ним, а? — протянула Алла Михайловна, обращаясь к мужу, который не проронил ни слова, пока она читала письмо сына. — Только в чем мы виноваты? Все ему купили. И отпуск отложили, чтобы побыть вместе. А он вон куда! Да что Сибирь лучше Ленинграда?
— Ты ищешь виновника? Вот он! — указывая на меня, не то в шутку, не то всерьез сказал Василий Владимирович. — Кто воспевает в стихах Сибирь, кто пишет о Тюменском Севере, как о каком-то чуде? Писатели!.. Вот с них и спрашивай!
Я не ожидал такого оборота. Из советчика я превратился в подсудимого. А ведь действительно есть на это основания! О чем я писал, как пел, куда звал?
Здравствуй, край мансийский, милый — со смолистою тайгой, с молодой отцовской силой, с материнской добротой! Машет мне рукой осина, улыбается вода. Слышу лепет лебединый…Так начиналось самое первое мое стихотворение.
Край лютых морозов и вечной мерзлоты… А мне запомнилась улыбающаяся весенняя вода, не уходящее на ночь летнее солнце. Вот и в прозе так:
«Я проснулся… А в окошко золотым оленем заглядывает солнце. Из дверей золотой птицей летит ко мне солнце. Два веселых солнца сверкнули из дощатой будки — два собачьих глаза, и я бегу на их зов. Бегу к реке. Там золотым язем плещется солнце.
Вместе с утками ныряю в воду. Руки воды — речные струи — прохладные руки. Речная прохлада нежит мое тело. Долго плещется солнце, почти круглые сутки играет в реке северное солнце. И я плещусь вместе с ним, благодарный ему за ласку и свет. И чайки, наверно, благодарны: они заливаются счастливым смехом. Из сверкающих струй чайки выхватывают рыбок и уносят их в тонких клювах. В тальнике гогочут гуси: га-га-га! га-га-га!
— Ветлю! Ветлю! — поет кулик.
И кукушка в роще щедро отсчитывает годы счастья.
Сколько звуков, сколько жизни!»
«Разве это Север?! — может воскликнуть кто-то. — А где же привычное белое безмолвие, длинная полярная ночь, стужа и снег, снег, снег? Не приукрашивает ли автор?»
Но ведь это мой Север! Таким увидел его я. Для других он, может быть, холодный, бесприютный, суровый. А для меня он теплый, как берестяная люлька, как колыбель, в которой качала меня мать, навевая светлые сны. Кому родной край не кажется самым красивым, светлым, теплым? И, может быть, потому в кружении вихря, в снежной пыли мне чудилось волшебное тепло.
Разве я виноват, что даже при лучине жизнь в родном доме кажется светлой?
Но это для меня. А тому парню может показаться все наоборот. Даже не наоборот, а просто в истинном свете: и долгая зима, похожая на промозглую ночь, и лето, звенящее комариным роем. Ничего удивительного здесь нет. Родился и вырос он в большом городе. Разве сравнимо северное бездорожье с асфальтом широких проспектов? Что общего у уютных городских квартир с чумами оленеводов или вагончиками геологов Севера?
— Что такое Тюменский Север? — прервал мои размышления Василий Владимирович. — Расскажи, пожалуйста, объясни. Без стихов, конечно…
Я попытался рассказать моим собеседникам о сегодняшнем Тюменском крае: мол, это гигантская строительная площадка, наш резерв нефти и газа, ударная комсомольская стройка и т. д. и т. д. Не затушевывал и трудностей и недостатков, свойственных любой новостройке в отдаленном краю. Наоборот, я где-то даже сгущал краски, больше обращая внимание на теневые стороны. Но это было своего рода дипломатией: без трудностей, мол, нет и большого дела! А без большого дела — что за жизнь! Ведь парень-то искал настоящего дела. По письму видно…
— Ну что ж, пусть попробует! — сказал отец.
Василия Владимировича Козлова я знал не первый год. Рабочий человек, коммунист, кавалер ордена Ленина не мог сказать иначе. Мы решили встретиться, когда приедет сын, и еще раз побеседовать на эту тему. Но все случилось иначе.
Через несколько дней бывший пограничник, отличник боевой подготовки Анатолий Козлов вместе со своими сослуживцами, не заезжая в Ленинград, уехал прямо на Тюменский Север.
«…Вы должны меня понять, ведь это возможность испытать себя».
В нас клокочет извечное стремление познать себя В этом стремлении мы ищем возможность совершенствоваться.
Есть возможность совершенствования себя. Есть возможность и необходимость совершенствовать родную страну, землю, мир…
«Что за богатый край сия Сибирь, что за мощный край! — восклицал когда-то еще А. Н. Радищев. — Потребны еще века, но когда она будет заселена, она предназначена играть большую роль в анналах мира».
Может, этот молодой человек, действительно, «бежал» в Сибирь, в край новостроек, в край будущего, побуждаемый вечным стремлением человека к познанию себя, к совершенствованию себя?
Может, этот парень, как и многие другие его сверстники, услышав зов времени, почувствовал, что настал его час, когда и он способен внести свой вклад в совершенствование родной земли?
А какой край, какая земля может дать большие возможности для проявления себя — труженика, строителя, созидателя?
Настал век Сибири, век, когда ей на деле должно играть большую роль в анналах мира.
И вот передо мной первое с дороги письмо от Анатолия.
«Мы летели, — пишет он. — Летели, как в песне. Под крылом самолета пело зеленое море тайги. Тайга, и правда, как море безбрежное. Только это не совсем зеленое море. Деревья сверху смотрятся игрушечными Так и кажется, что кто-то густо натыкал игрушечные деревья на белую бумагу. Тайга — длинная песня. Летели час, два, семь часов… Долго летели. Летели и пели…
Здесь все молодые. Старых будто и нет. Мама и папа, вы ведь тоже молодые. Как жаль, что не летите со мной! Вы бы тоже увидели землю сверху. Сверху все смотрится как-то не так. Помните, вы меня учили путешествовать по карте? Увлекательно, интересно путешествовать по карте. Но в миллион раз увлекательнее, оказывается, видеть все собственными глазами. Я лечу на большой высоте. Летят в пух и прах мои привычные представления… Хорошо лететь. Жаль, что вы не со мной. Вы бы почувствовали сибирский размах, широту, расстояния…»