В круге первом
Шрифт:
– Судя по тебе – да!
– …А потом принялись за немцев, за поляков…
И дальше, и дальше они неслись, уже теряя расстановку доводов, связь мыслей последующих и предыдущих, совсем не видя и не ощущая этого коридора, где оставалось только два остобеселых шахматиста за доской да непродорно кашляющий старый куряка-кузнец и где так видны были их встревоженные размахивания рук, воспламенённые лица да под углом друг к другу выставленные большая чёрная борода и аккуратненькая белокурая.
– Глеб!..
– Глеб!.. –
Они звали Глеба, каждый в нетерпеливом ожидании удвоить свою численность. Но он и сам уже направлялся к ним, в тревоге от их возгласов и размахивания. Даже и не слыша ни слова, со стороны, и дурак бы догадался, что тут завелись о большой политике.
Нержин подошёл к ним быстро и, прежде чем они в один голос спросили его о чём-то противоположном, ударил каждого кулаком в бок:
– Разум! Разум!
Таков был их тройной уговор на случай горячки спора, чтобы каждый останавливал двух других при угрозе стукачей – и те обязаны подчиниться.
– Вы с ума сошли? Вы уже намотали себе по катушке! Мало? Дмитрий! Подумай о семье!
Но не только развести их миролюбно – их и пожарной кишкой нельзя было сейчас разлить.
– Ты слушай! – тряс его Сологдин за плечо. – Он наших страданий ни во что не ставит, они все – закономерны! Единственные страдания он признаёт – негров на плантациях!
– А я уж на это Лёвке говорил: тётушка Федосевна до чужих милосерда, а дома не евши сидят.
– Какая узость! Ты не интернационалист! – воскликнул Рубин, глядя на Нержина как на пойманного карманника. – Ты послушал бы, что он тут плёл: императорская власть была благодеянием для России! Все завоевания, все мерзости, проливы, Польша, Средняя Азия…
– Моё мнение, – решительно присудил Нержин, – для спасения России давно надо освободить все колонии! Усилия нашего народа направить только на внутреннее развитие!
– Мальчишка! – жёлчно воскликнул Сологдин. – Вам волю дай – вы всю землю отцов растрясёте… Ты ему скажи – стоит полгроша их комсомольская романтика? Как они учили крестьянских детей доносить на родителей! Как они корки хлеба не давали проглотить тем, кто хлеб этот вырастил! И ещё смеет он мне тут заикаться о добродетели!
– Уж бульно ты благороден! Ты считаешь себя христианином? А ты никакой не христианин!
– Не святохульничай! Не касайся, чего не понимаешь!
– Ты думаешь, если ты не вор и не стукач – этого достаточно для христианина? А где твоя любовь к ближнему? Правильно про вас сказано: которая рука крест кладёт – та и нож точит. Ты не зря восхищаешься средневековыми бандитами! Ты – типичный конквистадор!
– Ты мне льстишь! – откинулся Сологдин, красуясь.
– Льщу? Ужас, ужас! – Рубин запустил пальцы обеих рук в свои редеющие волосы. – Глеб, ты слышишь? Скажи ему: всегда он в позе! Надоела его поза! Вечно он корчит Александра Невского!
– А вот это мне – совсем не лестно!
– То есть как?
– Александр Невский для меня – совсем не герой. И не святой. Так что это – не похвала.
Рубин стих и недоумело переглянулся с Нержиным.
– Чем же ето тебе не угодил Александр Невский? – спросил Глеб.
– Тем, что он не допустил рыцарей в Азию, католичество – в Россию! Тем, что он был против Европы! – ещё тяжело дышал, ещё бушевал Сологдин.
– Это что-то ново!.. Это что-то ново!.. – приступал Рубин с надеждой нанести удар.
– А зачем России – католичество? – доведывался Нержин с выражением судьи.
– За-тем!! – блеснул молнией Сологдин. – Затем, что все народы, имевшие несчастье быть православными, поплатились несколькими веками рабства! Затем, что православная церковь не могла противостоять государству! Безбожный народ был беззащитен! И получилась косопузая страна. Страна рабов!
Нержин лупал глазами:
– Нич-чего не понимаю. Не ты ли сам меня корил, что я – недостаточный патриот? И – землю отцов растрясёте?..
Но Рубин уже видел, где у врага обнажилось незащищённое место.
– А как же – святая Русь? – спешил он. – А Язык Предельной Ясности? А защита от птичьих слов?
– Да, в самом деле? Как же Язык Предельной Ясности, если – косопузая?
Сологдин сиял. Он покрутил кистями отставленных рук:
– Иг-pa, господа! Игра!! Упражнение под закрытым забралом! Ведь надо же упражняться! Мы обязаны постоянно преодолевать сопротивление. Мы – в постоянной тюрьме, и надо казаться как можно дальше от своих истинных взглядов. Одна из девяти сфер, я тебе говорил…
– Ошарий…
– Нет, сфер!
– Так ты и в этом лицемерил! – новым огнём подхватился Рубин. – Страна вам плоха! А не вы, богомольцы и прожигатели жизни, довели её до Ходынки, до Цусимы, до Августовских лесов?
– Ах, уже за Россию вы болеете, убийцы? – ахнул Сологдин. – А не вы её зарезали в семнадцатом году?
– Разум! Разум! – ударил их Глеб обоих кулаками в бока. Но спорщики не только не очнулись, они даже не заметили, через красную пелену они уже не видели его.
– Ты думаешь, тебе коллективизация когда-нибудь простится?
– Ты вспомни, что рассказывал в Бутырках! Как ты жил с единственной целью сорвать миллион! Зачем тебе миллион для Царства Небесного?
Они два года уже знали друг друга. И теперь всё узнанное друг о друге в задушевных беседах старались обернуть самым обидным, самым уязвляющим способом. Они всё припоминали сейчас и швыряли обвинительно.
– Ну, а не понимаете человеческого языка – наматывайте, наматывайте, – крякнул Нержин.