В лапах страха
Шрифт:
– Ну, это мы ещё посмотрим, кто кого... – игриво промурлыкала она себе под нос. – Я ведь и сюрприз могу устроить. ИИИИИНТЕРЕСНО.
5.
– Я вам честное слово даю: у них в квартире чудище закрыто! – Алла Борисовна восседала в своём закутке наподобие древнеегипетского фараона и благоговейно обмахивалась измусоленным номером «Спидинфо». – Я сама слышала, как оно там весь день бесится и на дверь кидается!
– Ну, не преувеличивайте, Алла Борисовна, – добродушно прокартавил Герман Полиграфович, стараясь не прищемить в дверях свой тромбон. –
– А я вам про что толкую, – Алла Борисовна привстала со своего постамента и, вытянув шею, попыталась отыскать глазами собеседника. – Ой, Герман Полиграфович, вы там, смотрите, поаккуратнее с дверью. Вчера только новый домофон установили. Просили не хлопать, почём зря, а то что-то там, не то повиснуть, не то обвиснуть может...
– «Зависнуть», Алла Борисовна, – Герман Полиграфович кое-как совладал с тугим рычагом гидравлического амортизатора, возник перед консьержкой во всей своей красе: в распахнутом пальто, вязаном шарфе и лакированных туфлях с узкими носами. – Они обычно могут «зависнуть», – так, кажется, выражается тривиальное поколение «некст».
– Конечно-конечно! – расплылась в улыбке Алла Борисовна, стараясь и так и эдак вывернуться перед престарелым музыкантом. – Всё забываю это новомодное словечко. А вы, Герман Полиграфович, я смотрю, не отстаёте от жизни!
– Да уж куда мне, с моим-то радикулитом за временем гоняться.
– Ох, как вы это верно подметили!
Герман Полиграфович замер перед консьержкой, благородно улыбнулся, демонстрируя редкие зубы. Он обнял футляр тромбона, словно ребёнка, поправил миниатюрные очки-кругляши и, кивком головы, откинул с высокого лба седые кудряшки волос.
– Это не я, – принялся хорохориться истинный джентльмен, – это всё великий и могучий!
– Да ну! – оскалилась в ответ Алла Борисовна. – А кто же он такой? В моей-то газетенке, поди, такого умника и не сыщешь...
Герман Полиграфович застыл, точно изваяние, но тут же взял себя в руки и принялся выкручиваться, стараясь выставить всё так, чтобы его скалящаяся собеседница, чего доброго, не заподозрила собственной безграмотности.
– Да живал в старину на Руси один достопочтенный философ. Правда, лет с тех пор минуло предостаточно. Любил он говаривать на людях – и, надо признать, делал он это очень толково. О мировом порядке мог поведать, в историю капнуть, а то и о строении Вселенной задуматься. И всё выходило у него чин-чином. Только, вот, застенчивым был наш философ от рождения, а потому на все овации и похвалы в свой адрес отвечал просто: мол, извините, судари, но не моего разума сие мысли, да и куда мне, с моим-то скудным мышлением, с великими умами тягаться. Не под стать, значит. Так вот и не дошло его славное имя до наших дней, Алла Борисовна, потому что он всё на других ссылался, а жаль. Не то, какое бы подспорье для наших современных мыслителей было бы.
Консьержка аж всплакнула от подобных изречений: принялась усердно растирать крокодиловы слёзы по лоснящимся щекам.
– Ох, Герман Полиграфович, век бы вас слушала... Чем на этих пустобрёхов в телевизоре смотреть! Залезут на трибуну и ну из кожи лезть вон, будто наизнанку вывернуться хотят! Или вот эту гадость взять... – И Алла Борисовна постучала о стол толстым свёртком «Спидинфо». – Дрянь несусветная, а ведь больше нечего и не остаётся!
– Ну, полноте вам, Алла Борисовна, – тут же засуетился Герман Полиграфович, стараясь поскорее сменить интеллектуальную тему на что-нибудь попроще. – Так что вы на счёт чудовища говорили?
– Вот-вот! – воспряла духом консьержка. – Детей полна квартира, так они ещё эту крысу-переростка откуда-то приволокли: мол, ей жить негде!
– Подождите, Алла Борисовна, что за крыса такая? Вы вроде говорили в начале: бесится, кидается – разве крысу услышишь, если она по квартире бегать удумает?
Консьержка всплеснула руками.
– Ну, Герман Полиграфович, вы же сами только что мне лекцию по культуре речи читали, а сами никак не поймёте – ведь это я всё образно выражаюсь. Ну какая может быть крыса? Пёс там! Злобный, гадкий, слюнявый кабель!
– Ах, вон оно, как получается! – улыбнулся Герман Полиграфович, ставя тромбон на пол рядом с собой. – Признаться, что-то уж я совсем дурачка свалял, простите.
– Ой, господи, да я тоже хороша, – отмахнулась Алла Борисовна. – Напустила туману... Так ведь образованные люди нынче говорят?
Герман Полиграфович благосклонно кивнул, после чего консьержка и вовсе растаяла, превратившись в довольного всем миром крокодила.
– И что же там у них за собака?
– Ох... – Алла Борисовна напряглась в попытке расшевелить престарелые извилины, однако быстро сдалась и принялась спешно перелистывать страницы многострадальной газеты.
Герман Полиграфович терпеливо ждал; он снял с носа очки, достал из кармашка пальто носовой платок и сделал вид, что пытается стереть какую-то грязь, приставшую к линзе.
– Ах, вот же оно! – воскликнула Алла Борисовна. – Смотрю в книгу, как говорят, вижу фигу! Простите.
Герман Полиграфович добродушно улыбнулся в ответ, подышал на стёклышки очков.
– Буль... тырь... ер... – по слогам прочитала Алла Борисовна и посмотрела на безучастного собеседника. – Правильно назвала? – Она снова сверилась с газетными листами, выпятила нижнюю губу, кивнула, соглашаясь сама с собой. – Бультерьер.
Герман Полиграфович оторвался от своего занятия и робко произнёс:
– Боюсь, я не такой уж заядлый собаковод, – он откашлялся в кулак, отточенным жестом отправил очки на прежнее место, а платочек – в карман. – Этот, как бишь его... бультерьер – это такой маленький пёсик, с большими глазами? Их ещё в парках обычно много. Дело в том, что я люблю гулять в парках, и там всегда встречаются собаководы с этими милыми собачками...
– Милыми?! – взревела Алла Борисовна, отчего её собеседник даже попятился, чуть было не опрокинув тромбон. – Вы же сами только что мне про крысу говорили: мол, не может эта мелочь ничего плохого совершить! Неужто вы думаете, что я сама себе противоречу?!
Вконец растерявшийся Герман Полиграфович только развёл руками.
– Я же говорю, что не очень хорошо разбираюсь в породах собака... – промямлил он, стараясь скрыться от преследовавших его фигуру жёлтых белков глаз, покрывшихся сетью кровеносных сосудов.
– Я что ли в них разбираюсь?! – Алла Борисовна швырнула старику разворот газеты, упёрла трясущиеся от напряжения руки в пухлые бока. – Вот, полюбуйтесь на этого монстра!
Герман Полиграфович неуклюже поймал свёрток. Близоруко посмотрел на фотографию.