В лесах (Книга 2, часть 3)
Шрифт:
Думает Таня: "Кроме тетки Егорихи, таких людей, кто б умел притку сурочить, поблизости нет... Как же быть?.. Молвить Марье Гавриловне, позвала бы к себе знахарку?.. Не захочет с ведьмой хороводиться (Хороводиться знаться, водиться с кем.). Да и то взять - приведешь ее сюда, после, пожалуй, с нечистью не развяжешься... Ну, как приманишь к себе бесовскую силу?.. Ну, как летун прилетит да рассыплется по нашим горницам огненными искрами?.. Ну, как по ночам вкруг домика демоны зачнут на сходку сбираться да треклятые свои мечтания (Мечтание, мечта - в народном языке употребляется лишь в смысле привидения, призрака, обмана чувств сверхъестественною силою.) заведут: голки и клики, бесстудные скаканья, неистовые свисты, и топоты ножные, и вой, и гудение, и мерзкое в долони плескание?..
Читают же канонницы за трапезой, что самим угодникам божиим такие напасти от нечисти бывали, как же нам-то, грешным, от нее устоять?.. Опять же тетке Егорихе в обитель и ходу нет: увидят матери, кочергами да ухватами из скита ее вытурят... Разве самой тихими стопами, по тайности, сходить в Елфимово да попросить тетку Егориху порчу заглазно снять, да страшно и подумать к ней в келью войти... И подступить близко к ведьмину жилью страшно - неравно наступишь на какую-нибудь нашептанную щепку, либо перешагнешь через заговоренную ямку, не то сухой листочек либо соломинку ветром свеет с колдуньиной кровли - как раз злая притка накатит на тебя".
От одной мысли идти к Егорихе Тане всю спину мурашками осыпало.
А Марье Гавриловне с каждым днем хуже да хуже. От еды, от питья ее отвадило, от сна отбило, а думка каждую ночь мокрехонька... Беззаветная, горячая любовь к своей "сударыне" не дает Тане покою ни днем, ни ночью. "Перемогу страхи-ужасы,- подумала она,- на себя грех сойму, на свою голову сворочу силу демонскую, а не дам хилеть да болеть моей милой сударыне. Пойду в Елфимово - что будет, то и будь".
Раз до вторых кочетов не спала Марья Гавриловна, ночь ноченскую провздыхала да проплакала... До зари не смыкала глаз Таня, сидя на корточках у двери спальной горницы и прислушиваясь ко вздохам и рыданьям дорогой своей "сударыни". Растопилось сердце преданной девушки жалостью, и только что забылась дремотой Марья Гавриловна, поспешно надела она на босу ногу выступки (Выступки - род женских башмаков с высокими передами и круглыми носками.), вздела на плечи стеганый капотец, повязала голову шерстяной косыночкой и, не переводя духа, бегом побежала в Елфимово. Манефина обитель на краю Комарова стоит, до Елфимова от нее версты не будет. Скорехонько долетела резвоногая Таня, благо обитель спала еще и никто ее не приметил. Все обошлось ладно, да вот какая беда приключилась: Елфимово деревушка хоть и маленькая, двенадцати дворов в ней не наберется, да не вестно было Тане доподлинно, в коем дворе искать знахарку, под коим окном стукнуться к тетке Егорихе... А на улице ни души - рань глубокая, еще не звали кочета на небо солнышка, не чирикали воробьи подзастрешные (3астреха - желоб под скатом крыши, в который упираются нижние концы теса или драни. На застрехах по деревням обыкновенно воробьи живут, отчего и называются подзастрешными. ), не мычали под навесами коровушки, а псы сторожковые, за ночь досыта налаявшись, свернулись в клубки и спали на заре под крыльцами... Кого спросить, кому покучиться?.. "Экая я глупая, экая неразумная,- бранит себя Таня, в раздумьи стоя на елфимовской улице,- не спознала наперед, в коем доме искать ее!.." Тут завидела Таня, что идет к ней навстречу с другого конца деревни высокая, статная женщина, далеко еще не старая в темно-синем крашенинном сарафане с оловянными пуговками, в ситцевых рукавах, с пестрым бумажным платам на голове и с личным пестером (Пестер, иначе пещур - заплечная котомка из лыка, иногда прутьев.) за плечами. Бодрым ходом подвигается она к Тане. Поровнявшись, окинула девушку пытливым, но добрым и ласковым взором и с приветной улыбкой ей молвила: - Путь тебе чистый, красавица! Таня поклонилась, но ни слова не ответила на привет незнаемой женщины.
– Отколь будешь, девица?
– спросила ее та женщина.
– Из Комарова, тетушка,- робко ответила Таня, доверчивоглядя в добрые голубые глаза приветливой незнакомки.
– Что раненько таково?.. Куда идешь-пробираешься? Дело пытаешь аль от дела лытаешь?- спросила она.
– По своему делу,- ответила Таня.
– Девица, вижу, ты хорошая,- молвила та женщина, глядя с любовью на Таню.Не тебе б по зарям ходить, молоды
– Знахарка у вас на деревне живет,- стыдливо краснея, молвила Таня.- Я было к ней...
– К тетке Егорихе?
– улыбнулась встречная женщина.
– Да...- молвила Таня, опуская очи наземь.
– Какое же дело твое, девонька?.. Ведь я сама и есть знахарка Егориха.
Слова не может вымолвить Таня... Так вот она!.. Какая ж она добрая, приветная да пригожая!.. Доверчиво смотрит Таня в ее правдой и любовью горевшие очи, и любо ей слышать мягкий, нежный, задушевный голос знахарки... Ровно обаяньем каким с первых же слов Егорихи возникло в душе Тани безотчетное к ней доверие, беспричинная любовь и ничем необоримое влеченье.
– Какое ж у тебя до меня дело, красавица?
– спросила тетка Егориха.
– Не мое дело,- ответила Таня,- а моей "сударыни". Благодетельница моя, мать родная, может, слыхала ты про купчиху Масляникову, про Марью Гавриловну, что живет в Манефиной обители?..
– Слыхала, девонька, слыхала,- молвила знахарка.- Много доброго про нее слыхала я. Кроткая, сказывают, сердобольная, много горя на долю ее выпало, а сердце у ней не загрубело.... И честно хранит вдовью участь... Все знаю, лебедушка... Николи не видывала в глаза твоей Марьи Гавриловны, а знаю, что вдовица она добрая, хорошая.
– Ангел божий - вот она какова, тетушка,- с глубоким чувством любви порывисто молвила Таня.
– И ты, по всему вижу, девушка добрая, хорошая,сказала знахарка.- Хороших людей только хорошие любят.
– Больнехонька она, тетушка, напущено на нее...- начала было Таня.
– Погоди, погоди маленько, красавица,- все по ряду расскажешь,- сказала Егориха, взглянув на разгоравшуюсяв небе зарю.- Видишь, солнышко близится, скоро народ подыматься учнет - нехорошо, как тебя на деревне увидят, парни у нас бедовые..
Не ровён случай - со стороны кто увидит тебя - нехорошая слава пойдет... Дойдут напрасные речи до Марьи Гавриловны, она оскорбится на тебя... Пойдем-ка мы с тобой на всполье, да там, походя, спустимся в Каменный Вражек... Сегодня на Тихов день (Июня 16-го св.Тихона.) тиха, добра Мать Сыра Земля... И солнышко сегодня тихо течет по небу... И певчие пташки с нынешнего дня затихают... Свет тихий святыя славы господней сегодня сияет!.. От него все травы полным соком наливаются и вплоть до Иванова дня в целебном соку стоят... Нельзя упустить сегодняшней росы утренней. На Тиховой росе - надо травы рвать, корни копать, цветы собирать... Пойдем... Ходючи со мной, порасскажешь про болезнь Марьи Гавриловны.
Сердце замерло у Тани, страсть напала на нее... "Зелья сбирать, коренья копать!.. Колдунье помогать!" - шевельнулось у ней на уме, но Егориха ровно прочла, что у нее по мыслям прошло.
– Именем Христовым да именем пресвятой богородицы те травы собираются...сказала она.- Сорви травку без имени божьего - не будет от нее пользы человекам... Ты не верь тому, красавица, что келейницы про господне созданье рассказывают... По-ихнему - и табак трава, не богом сотворенная, а диаволом, и дорогой травой (Smillax sarsaparilla. ) лечиться не следует потому-де, что, когда господь по земле ходил, все травы перед ним преклонилися, не поклонилась одна дорогая трава... И гулёна (Картофель.), по-ихнему, содомское яблоко, и чай от бога отчаивает, и кофий строит ков на Христа... Много пустого плетут ваши старицы... Таня молчала, с удивлением слушая речи знахарки.
– Над старыми книгами век свой корпят,- продолжала та,- а не знают, ни что творят, ни что говорят... Верь мне, красавица, нет на сырой земле ни единой былиночки, котора бы на пользу человекам не была создана. Во всякой травке, во всяком цветочке великая милость господня положена... Исполнена земля дивности его, а любви к человекам у него, света, меры нет... Мы ль не грешим, мы ли злобой да кривдой не живем?.. А он, милосердный, все терпит, все любовью своей покрывает. Отлегло у Тани от сердца. С простодушной доверчивостью спросила она:- Так взаправду ты, тетенька, с крестом да с молитвой свое дело творишь?