В лесах счастливой охоты
Шрифт:
Да не страшен ласке снег: провалилась и пошла под ним, как рыба в воде. Вон, вон, вынырнула, вертит шоколадной мордочкой с белым подбородком, будто мышка на снегу копошится! Исчезла, потом опять вынырнула — уже подальше — из снега, вспугнула стайку лазоревых вьюрков.
Становлюсь на колени, заглядываю в ласкин ход. До чего у неё там красиво! Через снег пробирается солнце — и всё там лазоревое и золотое. Глаз не оторвать!
Поднимаюсь, дальше иду вдоль речки.
А вот лягушка — вся бурая с ярко-зелёными чешуйками ряски на спине. Дремучие
А солнце ещё только поднимается из-за горы. Тень моя вытянулась вниз по скату на полкилометра. Под ногами будто искры толчёного стекла. А там, где у тени голова, на берегу речки снег как слюда, и в нём отражается солнце. Смотреть туда невозможно: глаза слепит.
Всё же приметил: там что-то движется… По тени не понять: тени от ног как жерди — будто жираф, а может, верблюд.
Скорее за камень, под его снежную шапку!
Отсюда вижу: не жираф, не верблюд, а лиса. Наша, горная лиса: вся серая, гривастая, а хвост… Хвост совершенно необыкновенный — серебряный!
Бежит лиса вдоль берега по ледяному гребешку, мотается её хвост из стороны в сторону, так серебром и полыхает! Пробегает подо мной.
Далековато… Ну да авось!
«Бумм!» — обдало лису снегом. «Бумм!»— из другого ствола.
«Бумм-бумм!» — отдалось в горах.
Уходит лиса! Скользит по насту, проваливается в снег, опять выскакивает на твёрдое; мечется её хвост вверх, вниз, в бока, вспыхивает серебряным пламенем. Я дрожащими руками ружьё перезаряжаю…
Уходит лиса, уносит невиданный серебряный хвост!..
Ушла! Исчезла за поворотом речки. Сгинула — как не бывало!
Упустил такую добычу! Растяпа!
Сорвал я с головы шапку — и бах её в снег.
Сапоги свои увидел, — так и обмер. Это что же такое?!
Живо шапку схватил, напялил, — и рысью вниз, к речке.
Вот он — лисий след. На нём ни кровинки. И искать не стоит.
Я — назад по следу. Недалеко от того места, где я перешёл речку, подошёл к берегу и лисий след.
Вот тут она прыгнула через ручей. Да не допрыгнула, сорвалась в воду задом и с трудом выкарабкалась на обледенелый берег. Окунула свой пышный хвост в тёплую воду.
Ну и конечно: пока бежала по слюдяному насту, хвост обмёрз, каждая волосинка покрылась ледяным чехоликом, — мороз-то вон какой! И стал хвост серебряным. Как мои сапоги от перехода вброд…
Взял меня смех. Ловко же обманула меня причудница зима. Каким сказочным зверем поманила.
А пока я хохотал над собою, туча заслонила солнце. Потянули ветерки из ущелий. Стронули снег с места. Ледяные гребешки превратились в ленты, ленты потекли, закружились, завихрились вокруг камней, серебряными водопадиками полились со скатов и круч.
Метёт метель, заметает следы звериные.
А чтобы так же не замело у меня в памяти этот случай, я присел на камень и записал смешную маленькую историю, как проказница зима всё в горах разукрасила, всё сделала незнакомым и немножко сказочным.
Медвежья горка
На охоте видишь зверя через прицел ружья. И потому всегда видишь его разъярённым или в страхе.
Увидеть зверя непуганым, за его домашними делами — редкая удача.
Мне пришлось.
Охотился я в горах на горных индеек-уларов. До полудня пролазал зря. Улары — самые чуткие птицы гор. И лазать за ними приходится по кручам у самых ледников.
Устал. Присел отдохнуть.
Тишина — в ушах звенит. Жужжат на припёке мухи. Кругом горы, горы и горы. Вершины их, как острова, поднялись из моря облаков.
Местами облачная пелена отодвинулась от склонов и в зазор видна тёмная подоблачная глубина. Проскользнул в зазор солнечный луч, — по подоблачным лесам заколыхались подводные тени и блики. Попадёт в солнечный луч птица — сверкнёт, как золотая рыбка.
Разомлел я на припёке. И заснул. Спал долго. Проснулся — солнце уже вечернее, с золотым ободком. От скал протянулись вниз узкие чёрные тени.
Ещё тише стало в горах.
Вдруг слышу: рядом, за бугром, будто бык вполголоса: «Мууу! Муууу!» И когтями по камням — шарк, шарк! Вот так бык! С когтями…
Выглядываю осторожно: на уступе ската медведица и два медвежонка.
Медведица только проснулась. Закинула башку вверх, зевает. Зевает и лапой брюхо чешет. А брюхо толстое, мохнатое.
Медвежата тоже проснулись. Смешные: губастые, головастые. Сонными глазами луп-луп, с лапы на лапу переминаются, плюшевыми башками покачивают.
Поморгали глазами, покачали башками — и схватились бороться. Лениво спросонок борются. Нехотя. Потом разозлились и сцепились всерьёз.
Кряхтят. Упираются. Ворчат.
А медведица всей пятернёй то по брюху, то по бокам: блохи кусают!..
Послюнил я палец, поднял — ветер на меня тянет. Перехватил ружьё половчее. Смотрю.
От уступа, на котором были медведи, до другого уступа, пониже, лежал ещё плотный нестаявший снег.
Дотолкались медвежата до края, да вдруг и скатились по снегу на нижний уступ.
Медведица перестала брюхо чесать, перегнулась через край, смотрит.
Потом позвала тихо: «Рррмууу!»
Покарабкались медвежата наверх. Да на полгорке не утерпели и схватились опять бороться. Схватились — и опять покатились вниз.
Понравилось им. Выкарабкается один, ляжет на пузечко, подтянется к краю — раз! — и внизу. За ним второй. На боку, на спине, через голову. Визжат: и сладко, и страшно!