В лесах Сибири. Февраль-июль 2010
Шрифт:
Я пытаюсь объяснить это Мише. Ни слова в ответ.
Сегодня мы остановились на ночлег на станции Покойники, в самом сердце заповедника.
Сергей и Наташа – местные сотрудники. Они красивы, как греческие боги, только одеты теплее. Они живут здесь уже двадцать лет, гоняют браконьеров. Моя избушка находится в пятидесяти километрах на север от их жилища. Как хорошо, что у меня будут такие соседи. Мысль о них согревает. Островок любви среди зимней стужи.
Вечер прошел в компании их друзей Саши и Юры – рыбаков и вылитых героев романов Достоевского. Саша – оживленный,
11 февраля
Утром снова выходим на лед. Лес отступает. Когда мне было двенадцать, мы посетили в Вердене музей, посвященный Первой мировой войне. Экспозиция одного из залов представляла залегших в окопах и покрытых грязью французских солдат. Сибирская тайга, нацелившая в небо частокол штыков, напомнила мне об этих погибших на фронте бойцах.
Лед громко трещит. На поверхности образуется паутина трещин и разломов, словно наполненных кровью ярко-синего цвета. Беспорядочные нагромождения сверкающего льда разбросаны по бескрайнему полю.
«Красиво», – говорит Миша.
И снова молчание до самого вечера.
В девятнадцать часов мы прибываем к мысу Северный Кедровый. Мой мыс. Моя хижина. Координаты: N 54°26?45.12" / E 108°32?40.32".
Темные фигурки людей и собак приближаются к берегу. Нас встречают. Деревенские жители, сошедшие с картины Брейгеля. Зимний голландский пейзаж, графичный и будто покрытый картинным лаком.
Идет снег. Затем наступает ночь, и все белое становится пугающе черным.
12 февраля
Володя Т. – пятидесятилетний лесничий, много лет живущий здесь вместе с женой Людмилой. Он носит очки с затемненными стеклами, и лицо у него доброе. Похож на медвежонка. Володя и Людмила хотят вернуться в Иркутск. У Людмилы хронический флебит, ей требуется постоянное наблюдение врача. Как и у многих русских женщин, кожа у нее очень белая и прозрачная, с просвечивающими сосудами.
Они ждали меня, чтобы уехать.
Из трубы моего будущего жилища, спрятавшегося среди кедров, поднимается дымок. Крыша покрыта хрустящей сахарной корочкой. Пряничный домик. Я голоден.
Избушка приютилась у подножия горного склона высотой две тысячи метров. Тайга поднимается к его вершине, но сдает позиции на середине пути. Дальше – царство каменных глыб, льда и неба. Сам Байкал находится на высоте четырехсот пятидесяти метров, и его берег виден из окна.
Работающие под начальством Сергея лесничие заповедника живут на расстоянии тридцати километров друг от друга. Моего соседа с севера, у мыса Елохин, зовут Володя. Сосед с юга, у бухты Заворотная, – тоже Володя. Позже, если я загрущу и захочу напиться в компании, мне нужно будет всего лишь пройти несколько часов на север или на юг.
Сергей, главный инспектор лесного хозяйства, приехал с нами из Покойников. Выйдя из грузовика, он некоторое время молча осматривает великолепный пейзаж, а затем, приставив палец к виску, говорит мне: «Прекрасное место для самоубийства».
С самого Иркутска меня сопровождает мой друг Арно. Француз, он живет в этом городе уже пятнадцать лет. Женился на самой красивой иркутской девушке. Она мечтала о Елисейских Полях и Каннах, а когда поняла, что Арно думает только о том, чтобы бегать по тайге, выставила его за дверь.
В течение нескольких следующих дней мы вместе займемся моим обустройством. Потом мои друзья уедут, оставив меня одного. А пока идет разгрузка багажа.