В ловушке любви
Шрифт:
В десять часов вечера щенок наконец уснул, и Луи наконец рассказал мне немного о себе.
— Наверное, я вам показался очень грубым в день нашего знакомства, — сказал он. — Если честно, то тогда в баре вы мне сразу понравились. А когда я понял, что вы — Жозе, женщина о которой мне столько рассказывал Дидье, то есть женщина, принадлежавшая кругу, который я не выношу, я буквально вышел из себя. Я был просто в бешенстве и повел себя не самым лучшим образом.
Он замолчал и резко повернулся в мою сторону.
— В действительности, как только вы вошли в бар, и я протянул вам газету, я подумал, что в один прекрасный день вы станете моей. А узнав через три минуты о том, что вы принадлежите Юлиусу
— Какой вы быстрый, однако.
— Да, я всегда все делаю быстро, даже слишком быстро. Когда мои родители умерли, оставив нам с братом свое мебельное дело, я решил предоставить Дидье заниматься им. И вопросы рекламы и вопросы коммерции… Я выучился на ветеринара и удрал в Солонь. Там я чувствую себя гораздо лучше. А Дидье слишком любит Париж, галереи, выставки и всех этих людей, которых я не выношу.
— В чем вы их упрекаете?
— Да в общем-то ни в чем. Они мертвецы. Они живут за счет своего состояния, играют какие-то роли… Я считаю их опасными. Если часто общаешься с ними, становишься их пленником. Грустно.
— Их пленником становишься только в том случае, если зависишь от них, — сказала я.
— Всегда зависишь от людей, с которыми живешь. Вот почему я ужаснулся, когда узнал, что вы близки с Юлиусом А. Крамом. Это очень холодный и в то же время неистовый человек…
Я перебила его.
— Во-первых, я не близка с Юлиусом А. Крамом.
— Теперь я верю этому, — сказал он.
— А потом, — добавила я, — он всегда был безукоризнен по отношению ко мне, мил и бескорыстен.
— В конце концов я действительно поверю, что вам все еще двенадцать лет, — сказал он. — Я вот все думаю, как объяснить вам, как заставить понять, какая опасность вас подстерегает. И не знаю как. Но все равно я докажу.
Он протянул руку и привлек меня к себе. Стук моего сердца заглушал все остальные звуки. Он заключил меня в свои объятия и прижался щекой к моему лицу. Я чувствовала, как он дрожит. Потом он поцеловал меня. Тысячи фанфар желаний заиграли, тысячью тамтамов застучала кровь в наших венах, и тысяча скрипок наслаждений затянули для нас вальс. Позже, ночью, лежа рядом, мы шептали нежные слова, жалели, что не встретились двадцатью годами раньше и удивлялись, как это мы жили до сих пор друг без друга. Щенок продолжал спать на столе. Он был таким же невинным, как и мы теперь.
15
Я любила его. Я не знала почему, почему именно его, почему так быстро, так сильно, но я любила его. Мне хватило одной ночи, чтобы жизнь превратилось в то самое райское яблоко, такое налитое и сладкое. А когда он уехал, я ощутила себя отрезанной половинкой этого яблока, чувствительной лишь к нему и ни к кому другому. Одним прыжком я перемахнула из королевства одиночества в королевство любви. И странно, что ничего не изменилось: мое лицо, имя, возраст… Я никогда толком не могла понять, что же я такое. Теперь я потерялась окончательно. Я знала лишь, что влюблена в Луи, и удивлялась, что люди не вздрагивают при виде меня, не догадываются об этом с первого взгляда. Во мне снова обитал этот живой, независимый дух — я сама. Вновь появился смысл. Смысл во всем: в шагах, дыхании, мыслях, жизни. Когда я думала о нем, а думала о нем я всегда, мне хотелось заняться с ним любовью. И именно ради этого ожидания я ухаживала за своим телом, потому что оно нравилось ему. Дни и цифры тоже обрели смысл: я знала, что он уехал во вторник девятнадцатого и вернется в субботу двадцать третьего. Погода также имела значение, потому что если будет тепло, дорогу не развезет и его машина не застрянет в пути. Еще имело значение, чтобы между Солонью и Парижем не было заторов, чтобы рядом со мной
Щенок поставил Юлиуса А. Крама в тупик. Для того, чтобы определить его родословную, сказал он, понадобился бы сыщик и длиннющее расследование. И все же, когда щенок в знак симпатии порвал Юлиусу шевиотовые брюки, он, кажется, смягчился. И так как мы шли ужинать в один из тихих ресторанчиков с Дидье и еще какими-то знакомыми, он решил пригласить и собаку. По крайней мере, ему так казалось, ведь на самом деле решение приняла я. Юлиус в тот день был очень изысканным, знакомые оказались веселыми, а еда прекрасной. Ну, а что касалось Дидье, то он родился братом своего брата, и этим было все сказано. Единственное, я должна была вернуться к половине двенадцатого, потому что в полночь должен был звонить Луи и я хотела лежать в это время в постели, как я говорила, «на своем месте». Я хотела болтать с ним в темноте столько, сколько он пожелает.
— Странная идея возникла у вашего брата, — сказал Юлиус Дидье, указывая на щенка. — Я и не знал, что он знаком с Жозе.
— Месяц назад мы пропустили вместе по стаканчику, — пояснил Дидье.
Он явно чувствовал себя неловко.
— И он тут же пообещал вам принести щенка?
Юлиус улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.
— Нет. Однажды я случайно встретила его на улице, у цветочного магазина. Там была собака, в магазине. Ну, мы и поговорили о цветах и собаках. Луи сказал, что надо прихватить розу, собаку и…
— Так что, это собака из цветочного магазина? — спросил Юлиус.
— Да нет, конечно, — бросила я с раздражением.
Оба в замешательстве посмотрели на меня. На первый взгляд все в этом рассказе было неясно. Но не для меня. Для меня все было проще простого. Я встретила Луи, он подарил мне собаку, и я полюбила его. Все остальное было литературой. У меня был мужчина-брюнет с карими глазами и черно-желтый щенок с черными глазами. Я пожала плечами, и они прекратили расспросы, очевидно, поняв, что никакого толку все равно не будет.
— Ваш брат Луи по-прежнему любит деревню? — спросил Юлиус Дидье, Затем он повернулся ко мне. — Я немного его знаю — хороший парень. Но что за странная мысль бросить дело в городе… А как поживает его малышка Барбара?
— Мне кажется, они расстались, — ответил Дидье.
— Барбара Крифт, — пояснил мне Юлиус. — Дочь промышленника Крифта. Она была без ума от Луи Дале и даже хотела последовать за ним в деревню. Но думаю, что жизнь в деревне с ветеринаром довела бы ее до ручки.
Я улыбнулась с жалостью. Но эта была не та жалость, о которой подумал Юлиус. На мой взгляд, эта Барбара была сумасшедшей, раз поменяла Луи на городскую жизнь. Теперь, наверное, она смертельно скучает, в городе или нет.
— Это Луи оставил ее, — уточнил Дидье с явной гордостью за брата.
— Конечно, конечно, — согласился Юлиус. — Весь Париж знает, что женщины без ума от вашего брата.
Тут он скептически рассмеялся и взглянул на меня с веселой доброжелательностью.
— Надеюсь, дорогая Жозе, что вы не из их числа. Да нет, к тому же я совершенно не представляю вас в деревне.
— Я никогда там не жила, — ответила я. — Я бывала лишь в городах да на пляжах.
Говоря это, я видела простиравшиеся перед собой гектары свежевспаханных полей, леса, траву, колосья пшеницы. Я видела и нас, Луи и себя, идущих между рядами деревьев. Ветер бросал нам в лицо дым костров, на которых сжигали мертвые листья. И мне показалось, что подсознательно я всегда мечтала жить в деревне.