В мертвом городе

«Для вас быть человеком привычка,

для меня редкость и праздник».

А. Платонов

Город умирал. Люди умирали тоже. Земля умирала вместе с нами, и все вместе мы не нужны были Богу. Мы не были ни прокляты, ни отвергнуты Богом, мы просто перестали для Него существовать…

Поздно вечером ко мне домой зашел Толик Дик. Мы сидели на кухне и смотрели в пыльное окно. Куст акации, за лето из зеленого ставший серо-пепельным,

Толик приподнялся, распахнул створку, и отломил отмершую часть куста…

– Вот так и мы, – бесцветно сказал он и положил ветку на кухонный стол.

– Ты есть хочешь? – спросил я

– Я не ем вторые сутки, – ответил Толик, – и не хочу… Вчера похоронили Людмилу Георгиевну… Ты помнишь, она вела у нас в школе математику? Я пошел на кладбище. Ее принесли в целлофановом мешке, вытряхнули из него, поцеловали и сбросили в яму… Потом яму закопали…

– У меня есть картошка, я могу ее отварить.

– Отвари, – равнодушно ответил Толик. – Говорят, что авиаторам скоро дадут зарплату.

– Картошку почистить или просто так?

– Просто так, – отмахнулся Толик. – Я написал материал о том, как хоронили Людмилу Георгиевну… Он может пойти на первую полосу?

– Не выдумывай, – возразил я, – никто такие материалы на первой полосе не дает. Кстати, какое сегодня число?

– Тридцатое августа тысяча девятьсот девяносто пятого года, – с пафосом ответил Толик Дик. – До третьего тысячелетия остается четыре года четыре месяца и полтора часа.

– Значит, сегодня ровно полгода, как наша газета перестала выходить, – вздохнул я. – Это надо отразить в передовой.

– Мы же договорились, что наша газета выходила и выходит по расписанию – пять раз в неделю, – голос у Толика напрягся, и я не стал спорить. В конце концов – он был прав. Каждый день мы исправно писали материалы и делали макет очередного номера нашей газеты, отбирали фотографии для клише и все это прятали в общие папки, аккуратно пронумеровав и обозначив датой. Таких папок у нас набралось порядочно: они лежали прямо на полу в моем редакторском кабинете, занимая целый угол за письменным столом. Денег на выпуск газеты нам никто не давал, поскольку мы не «отражали» проправительственные настроения, а печатать газету в долг типография отказалась. Наша родная типография была по уши загружена заказами на печатание рекламных листков всевозможных обществ и сообществ так называемых новых русских и эротических бюллетеней «Без покрывала». В типографии регулярно получали зарплату и ели ананасы.

– В сентябре будет шестьдесят лет нашему судостроительному заводу, – мы уже ошкуривали горячую картошку, вытирая липкие от кожуры пальцы мокрым полотенцем, – надо бы отразить…

– Я знаю, – промычал Толик. – Цех ширпотреба у них, кажется, еще работает. Кстати, они недавно оформляли интерьер банка «Канон», и рабочим выдали по сто семьдесят пять тысяч рублей зарплаты.

– Ого! Аж на восемь буханок хлеба, – завистливо вздохнул я.

– Там у них новая фирма открылась, – сказал Толик, вытирая рукавом рот, – по сбору металлолома… Говорят, какие-то японцы или корейцы.

– Да ну! – удивился я. – Где они думают его собирать?

– Как – где! – Толик удивленно посмотрел на меня. – Будут демонтировать станки и вывозить к себе под видом металлолома… Считай, судостроителям повезло: месяца два-три они еще продержатся, а вот станкостроителям – полная хана… Вчера последний цех закрыли. Зарплаты у них с февраля нет…

Когда Толик ушел, было уже совсем темно. Я вышел на балкон и увидел необычайно огромную, полную луну. Она висела низко над Городом и от нее во все стороны расходились широкие белые лучи, как от театральных «юпитеров». Город в этих лучах был белым и холодным, словно его по самые крыши засыпало крошками льда. Я сел на старенькую банкетку и представил Людмилу Георгиевну в яме. Длинно и ровно распростертое тело со скрещенными на груди руками и вспухшим от голода животом. Слегка проваленный внутрь рот и немного отечные полукружья под неожиданно синими глазами. Да, именно такой я и видел ее в последний раз возле мусорных ящиков на вокзале. Она стояла с коричневой хозяйственной сумкой, из которой выглядывала какая-то вязаная тряпка и горлышко пустой бутылки. Она стояла и пристально смотрела прямо на меня, а к ее ногам жался какой-то грязный и ласковый песик, испуганно просунувший хвост между задних лап. Они смотрели на меня в четыре одинаково голодных глаза, и у песика от смутной надежды потекла светло-желтая слюна.

– Вы были не самый лучший мой ученик, – мрачно сказала Людмила Георгиевна.

– Да, – подтвердил я.

– И потом, вы увлекались курением в туалете.

– Было дело, – повеселел я, краем глаза заметив, что песик потерял ко мне всякий интерес.

– Но вы окончили Университет, стали редактором очень популярной молодежной газеты…

– Которая не выходит уже пять месяцев, – вставил я.

– Пусть, – нахмурилась Людмила Георгиевна, – я не об этом… Я хочу вас спросить, как человека умного и интеллигентного…

– Пожалуйста, – скромно ответил я, разглядев в глубине коричневой сумки сломанную грязную игрушку времен развитого социализма.

– Я хочу вас спросить, почему все это стало возможным? – она широко повела рукой, как бы обнимая весь Город и с омерзением притискивая его к груди.

– Только потому, что вы этого сами хотели, – не задумываясь, ответил я.

Она вытаращила на меня изумленные глаза, потом усмехнулась и хотела уйти, но в последний момент ее озарило:

– Ах да, понимаю, – Людмила Георгиевна попыталась улыбнуться, но вместо этого ее рот провалился еще больше. – Аллегория?

– Никакой аллегории, Людмила Георгиевна, уверяю вас. Мы все этого хотели…

– Вот этого? – казалось, она окончательно проснулась и теперь брезгливо покосилась на склизкие мусорные ящики.

– И этого – тоже…

– Спасибо, – она гордо вскинула голову, оттолкнула ногой песика и сделала шаг. – Ничего другого я от вас и не ожидала.

– Людмила Георгиевна, вы хотя бы помните, как обещали нам прекрасную жизнь при коммунизме? – разозлился и я.

– При чем здесь это? – она задержала шаг.

– Всего лишь при том, что вы научили нас ждать хорошую жизнь, а не работать для нее. Целая страна сидела и ждала семьдесят лет, когда наступит коммунизм…

– Впрочем, это вполне в традиции русского народа – ждать лучшей доли, а не биться за нее. Все и всегда чего-то ждут: Василиса – Прекрасная – Царевича, Иван – дурак – щуку из проруби, Илья Муромец и тот чего-то выжидал тридцать три года у себя на теплой печи…

– Это совсем иное! – нервно вскакивает заведующий отделом культуры нашей газеты, Володя Крапулин, принесший очередную информацию о закрытии очередного кинотеатра. – Илья Муромец потом доказал…