В мире фантастики и приключений. Тайна всех тайн

Варшавский Илья Иосифович

Что-то с ядовитым жужжанием легонько ударило его в лоб, какая-то муха, без билета проникшая на корабль. Пиркс с неудовольствием поднял глаза — он не любил мух, — но не разглядел ее. За поворотом коридор сужался, огибая трап и цилиндр пассажирского лифта. Пиркс взялся за поручень и, сам не знал зачем, направился наверх; он даже не подумал о том, что там находится звездное окно. Конечно, он знал о его существовании, но наткнулся на этот черный большой прямоугольник как бы случайно. В сущности, у него не было определенного отношения к звездам. Но у многих космонавтов якобы такое отношение было. Правда, это уже не имело ничего общего с безусловно обязательным романтическим «шиком» давних полетов, но, вероятно, в результате того, что общественное мнение,

формировавшееся кинофильмами, телевидением и литературой, ожидало от внеземных судоходцев какой-то «космической позиции», чуть ли не каждый из них старался отыскать в себе что-то вроде интимности, будто бы связывающей его с гигантским светящимся роем. В сущности, Пиркс подозревал, что все, кто так говорит, просто привирают, — лично его звезды мало трогали, а уж всякие разглагольствования на эту тему он считал полным идиотизмом. Сейчас Пиркс стоял опершись на эластичную трубу, предохранявшую голову от удара о невидимую плоскость стекла; он сразу нашел лежащий ниже корабля центр Галактики, вернее, направление на него, сам центр скрывался за огромной белесой туманностью Стрельца — созвездия, которое было для Пиркса чем-то вроде немного размытого и потому не слишком точного дорожного знака. Это у него осталось еще от патрульных полетов: ограниченность поля зрения в одноместных ракетах часто затрудняла ориентировку по созвездиям, а туманные скопления Стрельца можно было различить даже на небольшом экране. Но обычно он не думал о Стрельце, как о миллионах пылающих миров с бесчисленными планетными системами, — вернее, он думал так по молодости, пока не очутился в пустоте и не свыкся с ней. Тогда эти юношеские фантазии как-то незаметно покинули его. Пиркс медленно приблизил лицо к холодной пластине, коснулся ее лбом и застыл, не очень внимательно рассматривая множество мерцающих точек, местами сливающихся в светящиеся облака. Увиденная изнутри Галактика казалась хаосом, результатом миллиарднолетней беспорядочной игры в огненные кости. И нес-таки порядок существовал, по на высшем уровне, уровне целых Галактик, заметить его можно было только на фотографиях, сделанных гигантскими рефлекторами. Галактики выглядят на негативах как эллиптические тельца, как амебы в различных фазах развития; да только они вообще не интересуют космонавтов, — родная Галактика для них всё, остальные не в счет. «Может, и будут в счет через тысячу лет», — подумал Пиркс.

Кто-то шел в его направлении. Пенопластовая дорожка заглушала шаги, но он ощутил чье-то присутствие. Пиркс обернулся и увидел на фоне светящихся полос, обозначающих стык потолка и стен, темную фигуру.

— Кто это? — спросил он вполголоса.

— Это я, Томсон.

— Уже сдали вахту? — спросил Пиркс, чтобы сказать хоть что-нибудь.

— Да, командор.

Они постояли молча; Пиркс хотел снова повернуться к окну, но Томсон, казалось, чего-то ждал.

— Вы хотите мне что-нибудь сказать?

— Нет, — сказал Томсон, отвернулся и двинулся обратно.

«А это еще что?» — подумал Пиркс. Томсон, похоже, разыскивал его.

— Томсон! — позвал Пиркс в темноту.

Он снова услышал звук шагов. Появился Томсон, едва видимый в фосфорическом свете неподвижно свисающих тросов.

— Тут где-то есть кресла, — сказал Пиркс. Он подошел к противоположной стене и увидел их. — Садитесь-ка, Томсон.

Тог послушно подошел. Они уселись лицом к звездному окну.

— Вы хотели мне что то сказать. Слушаю вас.

— Боюсь… — начал тот и остановился.

— Ничего. Говорите. Это личное дело?

— Да. Как нельзя более…

— Значит, поговорим совершенно неофициально. Итак?

— Я хотел бы, чтобы вышло по-вашему, — сказал Томсон. — Оговорюсь сразу: я должен сдержать данное слово и не скажу вам, кто я. Но так или иначе — я хочу, чтобы вы видели во мне союзника.

— Разве это логично? — спросил Пиркс.

Он понял, как неудачно выбрано место для разговора. Ему мешало то, что лицо собеседника скрывает темнота.

— А почему бы и нет. Человек заинтересован в этом

по вполне понятным причинам, а нечеловеку… ну что его ждет, если начнется массовое производство? Его отнесут к категории граждан второго сорта, попросту — современных невольников; он будет собственностью какой-нибудь корпорации.

— Это еще неизвестно.

— Но весьма возможно.

— Ну ладно. Значит, я должен считать вас союзником? Но разве этим вы не нарушаете данного слова?

— Я обязался не выдавать того, кто я, и ничего кроме этого. Я должен под вашим командованием выполнять функции инженера. Это всё. Остальное — мое личное дело.

— Ну, если так рассуждать, возможно, формально всё и в порядке, но разве вы не действуете вопреки интересам своих работодателей? Думаю, вам ясно, что вы поступаете вопреки их намерениям?

— Очень может быть. Но они не дети; формулировки контракта были ясными и однозначными. Их совместно разработали юридические отделы всех заинтересованных фирм. Они могли включить особый параграф, запрещающий предпринимать такие шаги, но ничего подобного там не было.

— Недосмотр?

— Не знаю. Не исключено. Почему вы так об этом расспрашиваете? Вы мне не доверяете?

— Я хотел разобраться в ваших побуждениях.

Томсон немного помолчал.

— Я не принял этого во внимание, — сказал он наконец тихо.

— Чего?

— Того, что вы можете счесть мое поведение неискренним. Решить, что это — ну скажем, заранее запланированная уловка. Значит, дело обстоит так: вы вступаете в игру, в которой принимают участие две стороны: одна — вы, а другая — все мы. Таким образом, если бы вы разработали какой-то план действий, чтобы подвергнуть нас испытанию — я имею в виду испытание, которое могло бы, предположим, доказать превосходство человека, — и если бы вы открыли свой план одному из нас, пропял его за союзника, а он в действительности находится бы и пропитом лагере, то он вырвал бы у вас из рук стратегически ценную информацию.

— То, что вы говорите, очень интересно.

— О, вы наверняка должны были об этом подумать. Мне это пришло в голову только сейчас, — очевидно, я был слишком поглощен самой проблемой, следует ли мне предложить вам свои услуги в качестве вашего сторонника или нет. Этот аспект столкновения я потерял из виду. Да, я, конечно, сделал глупость, так или иначе, вы не можете быть со мной откровенны.

— Допустим, — сказал Пиркс. — Но это еще не катастрофа. Хоть я вам и вправду ничего не расскажу, но вы мне можете рассказать кое-что. Например, о своих коллегах.

— Но ведь я могу дать ложную информацию, чтобы ввести вас в заблуждение.

— Предоставьте разбираться в этом мне. Вы что-нибудь знаете?

— Да. Броун — не человек.

— Вы уверены?

— Нет. Но это очень вероятно.

— У вас есть какие-нибудь данные, подтверждающий ваши слова?

— Вы, очевидно, понимаете, что каждому из нас просто любопытно, кто из остальных человек, а кто нет.

— Да.

— Во время подготовки к старту, я проверял реактор. Когда вы, Кэлдер, Броун и Барнс спустились в распределительный, отсек, я как раз заменял бленды, и при виде вас мне в голову пришла одна мысль.

— Да?

— У меня под рукой была проба, взятая из горячей камеры реактора, мне нужно было проворить остаточное загрязнение. Не очень высокой активности, но я знал, что там много изотопов стронция, и когда вы входили, взял пробу пинцетом и вложил между двумя свинцовыми блоками, которые стояли на верхней полке, у стены. Вы их не заметили?

— Заметил. И что дальше?

— Естественно, я не мог установить их точно, но в любом случае вы все должны были пересечь пучок излучения — оно было довольно слабым. Тем не менее его заметит бы всякий, кто имел при себе даже малочувствительный счетчик Гейгера или обычный индикатор. Я не успел этого сделать вовремя, вы и Барнс уже прошли дальше, а Кэлдер и Броун еще спускались по трапу. Только они и прошли сквозь этот невидимый луч. Так вот, Броун вдруг посмотрел в сторону свинцовых блоков и ускорил шаги.