В мире фантастики и приключений. Выпуск 1
Шрифт:
– Стойте!
Она стояла бледная, с широко открытыми, испуганными глазами и пальцем показывала на окно. Я повернулся. Снаружи прижалось к стеклу лицо. Нос был расплюснут стеклом, и от этого лицо казалось лишенным всякого выражения, точно в окно заглядывала белая маска.
Вероятно, секунду мы все стояли не двигаясь. Потом я услышал высокий, захлебывающийся голос Кострова:
– Якимов!
Я бросился к окну. Раздалась короткая автоматная очередь. Лицо исчезло.
– Гасите свет!
– крикнул я и, распахнув окно, выпрыгнул наружу.
Очень неприятно почувствовать под ногами человеческое, может быть еще живое, тело. Я отскочил в сторону. Свет в окне погас, Валя задула лампу. Я зажег фонарь, и белый его луч скользнул по человеку, распростертому на земле. Я наклонился. Человек дышал. Он смотрел на меня мутными, невидящими глазами и старался что-то сказать, но дыхание прерывалось и губы шевелились беззвучно.
– Жив?
– спросили меня.
Я обернулся. Рядом со мной стоял Вертоградский. Не дожидаясь ответа, он наклонился над телом.
– Якимов!
– сказал он.
– Якимов, голубчик, ты жив?
Глаза Якимова оживились. Тело вытянулось, и рот открылся, он пытался что-то сказать. Он дышал хрипло; судорога сотрясала его тело.
– Ну что ты, что ты… - растерянно повторял Вертоградский. Он обхватил Якимова за плечи, стараясь его приподнять.
– Ну что ты, чудак человек?
Дождь хлестал, заливая живого или мертвого Якимова. Ветер выл и слепил глаза. Деревья шумно раскачивались.
– Перенесем его в дом. Беритесь за ноги, - сказал я Вертоградскому.
Только сейчас я заметил, что вокруг меня стоят и Петр Сергеевич, и Костров, и Валя. Черная стена темноты была совсем близко. За каким деревом прятался человек, уже пустивший одну смертельную пулю?
– Зачем вы вышли из дома?
– резко сказал я.
– Сейчас же обратно!… Валя, ведите Андрея Николаевича.
Теснясь и шаркая ногами, мешая друг другу, мы внесли Якимова в дом.
– Сейчас зажгу лампу, - сказала Валя.
– Подождите, прежде занавесим окна.
Одно окно было еще распахнуто настежь. Когда мы плотно закрыли раму, в комнате сразу стало тише. Только сейчас я понял, как шумел ветер и дождь.
Валя притащила два одеяла, и окна были кое-как занавешены. Костров наклонился над Якимовым. Он лежал неподвижный, страшный. Когда Валя зажгла лампу, стали видны неживые, закатившиеся глаза.
– Ну?
– спросил я.
Мы все стояли теперь вокруг и ждали, что скажет Костров.
Костров медленно поднялся:
– Мертв.
Он отошел в сторону.
– Он узнал меня, - сказал Вертоградский.
– Да, - мягко сказал Костров, - он хотел протянуть к вам руку. Я видел, у него не хватило сил.
Вертоградский всхлипнул и отвернулся.
– Я побегу, - сказал Петр Сергеевич.
– Может быть, мы его нагоним. Он не мог далеко убежать… Вы пойдете с нами?
Я на секунду задумался. Оставить Костровых? Я сразу решился:
– Нет, я буду здесь.
– Вы могли бы помочь… - неуверенно протянул Петр Сергеевич.
– Чтобы у меня тут пока Кострова убили? Никуда я отсюда не выйду.
– Владимир Семенович, - сказал Вертоградский, - нас трое, и мы вооружены.
– Будь вас хоть десять - за Кострова отвечаю я.
Петр Сергеевич, кажется, был не очень доволен моим решением. Вероятно, он даже думал, что я побаиваюсь выходить из-под защиты бревенчатых стен в лес, где из-за каждого куста может вылететь пуля. Но он только пожал плечами, вложил наган в кобуру, вытер платком мокрое от дождя лицо и пошел к двери. В дверях он остановился.
– Чуть не забыл!
– сказал он.
– Вам радиограмма из Москвы.
Он протянул мне листок бумаги и вышел.
Отойдя к лампе, я быстро проглядел обстоятельное и дружеское послание Шатова. Шатов сообщал, что Якимов действительно учился у Кострова, а до этого - в том же городе, в 9-й трудовой школе первой и второй ступени. Это подтверждают свидетели, которых удалось найти в Москве. Вертоградский учился в Московском университете и, по справке деканата биологического факультета, закончил его в 1935 году. Поступил он в университет в 1930 году, предъявил аттестат об окончании 13-й Калининской средней школы. Проверить подлинность аттестата в Калинине не удалось, так как архивы сожжены перед занятием города немцами. В заключение Шатов желал успеха и обещал любую необходимую помощь.
Но я полагал, что помощь мне не понадобится. Я надеялся, что справлюсь как-нибудь сам.
III
Мы с Вертоградским вынесли труп Якимова в лабораторию и положили его на стол, убрав сначала химическую посуду. Я попросил Валю зажечь лампу. Я ждал. Я не хотел начинать осмотра, пока не останусь один. Костров подошел ко мне.
– Вероятно, это жестоко, Владимир Семенович, - сказал он, - человек только что умер… Но мы не имеем права пренебрегать ничем. Вы осмотрели его карманы? Может быть, там дневник и вакцина?
Боюсь, что я ответил несколько резко. Я попросил старика не мешать мне и обещал, что после осмотра сам сообщу ему то, что может его интересовать.
После этого я выставил всех из комнаты и наконец остался один.
Якимов лежал передо мной на столе, когда-то высокий, большой человек, с широкими плечами и большими, грубыми руками. Таким я себе и представлял его по рассказам; такой он и должен был быть, этот молчаливый, немного угрюмый ученый, добросовестный и аккуратный в работе. Вероятно, он был из крестьян. Я осмотрел одежду; она была выпачкана в грязи и промокла насквозь. Брюки и гимнастерка порвались во многих местах. Грязь просачивалась сквозь верхнюю одежду, грязь была на белье и на теле - Якимов долго лежал в грязи. В кармане был портсигар с пятнадцатью папиросами марки “Беломорканал”. Всего могло в нем поместиться шестнадцать. На столике у кровати Якимова лежала, открытая пачка “Беломорканала”. Я пересчитал в ней папиросы; их было восемь. Естественно было предположить, что перед тем, как выйти погулять, он шестнадцать папирос положил в портсигар, а семнадцатую сунул в рот. Значит, за время прогулки он выкурил две папиросы. И, значит, после этого он не курил двое суток. Немыслимая вещь для курильщика, имеющего папиросы в кармане. Почти наверное у него были связаны руки. Если не считать зажигалки, больше в карманах ничего не было. На Алеховских болотах ни деньги, ни документы понадобиться не могли.
Я осмотрел руки и ноги. Следы веревок были ясно видны. Руки были натерты до крови. На ногах образовались кровоподтеки. Да, уж конечно, он никак не мог достать папиросу. Он долго лежал связанный и, видимо, все время пытался освободиться. Лицо, руки, все тело были покрыты царапинами. Царапины могли появиться, когда он ворочался на земле, пытаясь порвать веревки, или когда, сбежав, пробирался через лес и кустарник. А может быть, это следы борьбы? На него набросились, его связали, он сопротивлялся. Если бы его оглушили внезапным ударом, остались бы следы. Я осмотрел голову очень тщательно: только царапины и синяки. Я извлек пулю. Она вошла со спины и, пробив тело почти навылет, застряла под кожей груди. Пуля была от обыкновенного русского автомата. В дальнейшем в лаборатории определят дуло, из которого ее выпустили. Я спрятал ее. В сущности говоря, осмотр был закончен. Но мне хотелось еще раз проверить свои выводы.