В мире фантастики и приключений. Выпуск 1
Шрифт:
– Что вы на часы смотрите?
– спросила Валя.
– Мне должны кое-что принести из штаба, - сказал я и, помолчав, добавил: - Ух, какой дождина!
– Когда вспоминаешь детство, - сказала Валя, - лето представляется одним солнечным днем. Раньше как будто и ненастных дней не было. А теперь вот… - Она помолчала.
– Говорят, дожди потому, что война. Вы всему учились, Володя, скажите: может это быть?
– Валя, - спросил я, - Якимов хорошо знал немецкий язык?
– Якимов?
– Валя подняла глаза и внимательно на меня
– Он переводил что-то папе. Журналы, я видела, читал.
– А вы не видели, чтобы он писал по-немецки?
– Не помню.
– Нахмурившись, она минутку подумала.
– Нет, не помню.
– Жалко… А насчет дождей очень возможно. Хотя наука этого не подтверждает.
Валя снова склонилась над работой, но через минуту снова подняла на меня глаза:
– Скажите прямо, Володя: может, вам нужно спокойно подумать? Я ведь могу сидеть тихо и не мешать. Мне только не хочется уходить в кухню - там неуютно, огромная печь, горшки, ведра и дождь бьет прямо в окно.
– Сидите, Валя, - сказал я.
– Мне приятно, когда вы разговариваете со мной.
– Мне тоже приятно, - сказала Валя.
– Мне очень надоело, что не с кем разговаривать.
Когда я смотрел на нее, закутанную в пуховый платок, склонившуюся над шитьем, мне трудно было поверить, что это она скрывалась от немецкой разведки, шла мимо полицейских постов. Очень знакомая девушка сидела передо мной. Та самая, с которой я ходил в театр и подолгу потом разговаривал у крыльца. Та самая, с которой я ехал тогда, весной, в автобусе и которая поцеловала меня так неожиданно. Удивительно мало она изменилась! И можно подумать, что ничего особенного за это время с ней не произошло.
– Не понимаю, - сказал я, - почему вам не с кем было разговаривать? Ну, Якимов был молчальник, но Вертоградский ведь человек веселый, живой…
Валя чуть заметно передернула плечами. Мне даже смешно стало, как люди мало меняются. У нее и прежде была эта привычка передергивать плечами, я отлично помнил.
– С ним вот так, попросту, не поговоришь, - сказала она. И добавила неожиданно: - Я поэтому за него и замуж не пошла.
– Ах, вот как?
– сказал я.
– Об этом был у вас разговор?
– Был однажды… - неохотно сказала Валя.
– Давно?
– спросил я.
– Собственно говоря, два раза: один раз - давно, когда мы только что сюда переехали…
– Ну, а вы тогда что?
– Я отшутилась.
– А второй раз?
– Второй раз - совсем недавно. Позавчера.
– Ну, а вы что?
– Я опять отшутилась.
Наверху скрипнула дверь. По лестнице неторопливо спускался Костров.
III
– Поспал немного?
– спросила Валя.
– Я не спал, - хмуро ответил Костров.
– Чаю согреть?
– Согрей.
Валя ушла на кухню. Костров прошелся по комнате, потом взял стул
Чтобы начать разговор, я сказал:
– Мы с Валей вспоминали давние времена.
Он пропустил мои слова мимо ушей и заговорил о своем:
– Я не собираюсь вас учить, Владимир Семенович, но время идет. Быть может, Якимов как раз сейчас пробирается в город. Вы не собираетесь его преследовать?
Я отлично понимал, как его должен был раздражать мой спокойный вид и монотонное покачивание качалки. Как я мог ему объяснить, что именно здесь, в этом доме, я был сейчас нужнее всего! Не мог же я рассказывать ему о своих подозрениях…
Я нагнулся вперед и положил руку старику на колено.
– Андрей Николаевич, - мягко сказал я, - если я сижу здесь, в качалке, то потому только, что ничего другого сейчас нельзя или не следует делать.
Костров утомленно качнул головой. Вряд ли он верил мне, но, наверно, понимал, что спорить со мной не может, и примирился. Он по-стариковски пожевал губами и заговорил негромким, усталым голосом:
– Это не важно, что я работал над вакциной много лет и вся работа моя пошла прахом, но, Владимир Семенович, ведь вакцина уже была создана, ведь где-то в госпиталях лежат люди, которые завтра умрут, а могли бы не умереть! На восстановление вакцины, если не вернуть дневников и ампул, уйдет много времени…
Мучительно было слушать жалобы старика и не иметь возможности хоть чем-нибудь утешить его, хоть как-нибудь намекнуть, что не так безнадежно все, как ему кажется. Очевидно, мне предстояло долго еще слушать его причитания.
– Я все понимаю, Андрей Николаевич, - сказал я, просто чтобы что-нибудь сказать.
Костров кивнул головой. Меня раздражала бесцельность его жалоб, но я приготовился терпеливо их слушать. Должен же был старик кому-нибудь жаловаться! Скоро предстояло мне убедиться, что этот разговор не был так бесцелен, как мне казалось сначала.
Костров сидел, жевал губами, кивал головой. Потом заговорил все так же неторопливо и тихо.
– За мной есть одна вина, - сказал он.
– Не могу простить себе…
Я быстро поднял глаза. Нет, конечно же, старик пришел не просто жаловаться и причитать. Тут что-то другое, более важное. Мне пришлось сделать усилие над собой, чтобы не показать, как я заинтересован.
– Какая же вина?
– спросил я равнодушным тоном.
– Когда гитлеровцы подходили совсем близко к штабу, - сказал Костров, - и мы в любую минуту могли оказаться в их власти, я решил на всякий случай зашифровать лабораторный дневник. Вероятно, это была ошибка, но я захотел застраховаться от всяких неожиданностей…