В мире фантастики и приключений. Выпуск 1
Шрифт:
Я не удержался и погладил ее по руке.
– Вы сегодня очень устали, Валечка, - сказал я.
– Вам бы отдохнуть, выспаться…
Она усмехнулась, вытерла слезы и сказала:
– Пойду попудрюсь. У меня и пудры осталось дня на два, не больше.
И ушла на кухню.
II
Меня взволновал разговор с Валей. Очень уж хорошо я помнил, какой она была жизнерадостной девчонкой. Я сел в качалку - должен сказать, на редкость
– Качаетесь?
– Качаюсь, - ответил я.
Он опять кивнул головой, пошел к двери, но в дверях остановился, кашлянул и сказал:
– Это я сделал профессору в уважение.
– Хорошая качалка, - ответил я.
“Ну хорошо, - опять размышлял я, - допустим, это не Якимов. Вертоградский? Тогда почему он остался здесь? И куда он девал Якимова? Костров? Ерунда. Валя? Тоже не может быть. Кто-то из отряда? Кто? Раненый из госпиталя? Женщина или старик из хозкоманды? Кто-нибудь из немногих оставшихся бойцов, которые все время стоят на постах или отдыхают в штабе? Нет, пожалуй, всё же Якимов. Будем думать о нем”.
Снова и снова представлял я себе позапрошлую ночь. Вот он ходит под окнами, ему надо украсть вакцину. Это он может сделать спокойно и незаметно и утром открыто пройти мимо постов. Допустим, он боится разоблачения. Скажем, он встретил человека, который знал его не как Якимова. Но кого он мог встретить? За эти дни в отряд никого нового не прибыло. Всех старых бойцов он знает давно, и они его знают. Допустим, кто-нибудь застал его за каким-нибудь компрометирующим занятием. Он, скажем, имел скрытый радиоаппарат. Но почему тогда человек, заставший его, не сообщил об этом? Случайных людей здесь нет, и никто не исчезал.
“Нет, - решил я, - украл не Якимов. Надо искать другие варианты, какие угодно, даже самые невероятные”.
В это время наверху, где Андрей Николаевич и Вертоградский писали докладную записку, раздались возбужденные голоса. Дверь хлопнула. Я повернул голову. Костров стоял на площадке; он держал в руках листок бумаги, и по лицу его я видел, что старик очень взволнован.
– Вы сомневались, Владимир Семенович, - сказал он, - так вот, смотрите: вот письмо от Якимова.
Я вскочил с качалки и помчался по скрипучим ступенькам вверх. Мы чуть не столкнулись с Костровым на середине лестницы; за его спиной виднелось растерянное лицо Вертоградского. Привлеченные шумом и голосами, из кухни выбежали Валя и Петр Сергеевич.
Я схватил бумагу; это был листок, вырванный из блокнота, размером примерно в ладонь. Бумага была клетчатая, оторвана неаккуратно, не по пунктиру. Записка написана карандашом, листок не измят, не согнут, следы карандаша черные - значит, записку не таскали в карманах, очевидно, он лежала на столе или в книге.
Сбежав с лестницы, я подошел к окну. Меня сразу поразили непривычные очертания букв: записка была написана по-немецки, остроугольной, готической прописью. Я примерно переведу ее содержание:
“Андрей Николаевич, я не мог поступить иначе, они хотели, чтоб я Вас устранил. У меня не поднялась рука. Думаю, что за это я поплачусь. Но Вы и сейчас для меня мой любимый учитель. Помните, что бывают трагические случайности, прощайте и простите. Пишу по-немецки, потому что не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме Вас, читал это письмо. Якимов”.
Я стоял у окна, держа записку в руках, боясь повернуться лицом к Кострову. Сначала надо было решить, что делать.
III
Две мысли мелькнули у меня сразу. Первая: лишь тогда имело смысл писать по-немецки, если ни Валя, ни Вертоградский не знают этого языка. Вторая: значит, Якимов не один, значит, есть “они”, которые заставили его украсть вакцину. Первое надо выяснить сейчас же. Насчет второго мы поговорим с Петром Сергеевичем. Я повернулся и резко спросил Вертоградского:
– Разве вы не понимаете по-немецки?
– Нет, - сказал Вертоградский.
– Впрочем, со словарем…
Я повернулся к Вале:
– А вы?
– Нет.
Я повернулся к Кострову:
– Где было письмо?
– В книге, - ответил Костров, - вместо закладки. Оно торчало между страницами, но я не обратил на него внимания. Я часто закладываю нужные мне места первыми попавшимися бумажками.
– А где была книга?
– У меня наверху.
– Все время? Последние дни вы ее не сносили вниз?
– Я не помню… Ты не помнишь, Валя? Это “Основы микробиологии”, - растерянно сказал Костров.
– По-моему, она все время была наверху, - сказала Валя, - но Якимов позавчера поднимался к тебе. Помнишь, он еще забыл наверху спички?
– А в последние дни вы читали книгу?
– спросил я.
– Куда там!
– махнул рукой Андрей Николаевич.
– Разве мне эти дни до чтения было?
– Хорошо, - сказал я, - в конце концов, это ничего нового не вносит. Мы и раньше знали, что украл Якимов.
– Я зевнул.
– Валечка, вы бы не приготовили мне чего-нибудь поесть? А вас, Андрей Николаевич, я все-таки попрошу закончить вашу докладную. Она может очень мне пригодиться… Пойдемте, Петр Сергеевич, я провожу вас.
Конечно, все они поняли, что я хочу поговорить с Петром Сергеевичем наедине, но были достаточно вежливы, чтобы не дать мне это почувствовать. Валя даже спросила заботливо, люблю ли я жареную колбасу с картошкой, и я ответил, что с детства страшно люблю.
Мы вышли с Петром Сергеевичем из дома и молча прошли через полянку. Когда дом скрылся за деревьями, Петр Сергеевич не выдержал.
– Теперь вы убедились, что это Якимов?
– спросил он.
Я пожал плечами:
– Дело очень серьезное, Петр Сергеевич. Может быть, и Якимов, может быть, нет. Но если даже Якимов, то, судя по записке, он был не один. Какие-то люди руководили им, угрожали ему. Кто это может быть, Петр Сергеевич?