В мире фантастики и приключений. Выпуск 1
Шрифт:
– Давайте все-таки познакомимся, - сказал я.
– Вы, конечно, Андрей Николаевич Костров? А я Старичков Владимир Семенович.
Он протянул мне старческую, сухую руку и сдержанно, но вежливо поздоровался.
– Ну, - сказал он, - надеюсь, вы хорошо отдохнули и сейчас начнете работать.
Я усмехнулся:
– Во всяком случае, Андрей Николаевич, постараюсь сделать все, что могу.
– Прошу, - сказал старик, указывая на стул.
В окно я увидел бегущую по полянке Валю. Мне кажется, я бы ее узнал, даже если бы не ожидал встретить. Она тоже очень мало изменилась, разве что пополнела немного и повзрослела. В главном она была та же, это я сразу почувствовал. Она стояла, глядя на меня с удивлением, и я видел, что она меня узнаёт.
– Здравствуйте, Валентина Андреевна, - сказал я.
– Володя!
– вскрикнула Валя. Она подбежала ко мне и энергично затрясла мою руку.
– Что такое? Откуда вы взялись?
– Прибыл из Москвы в ваше распоряжение.
– Так вы и есть следователь?
– догадалась наконец Валя.
– А что, разве не похож?
Она пожала плечами:
– Мы ждали пожилого, военного, в очках. Папа даже думал, что это будет профессор-криминалист.
– Очки у меня есть, - сказал я и, вынув из кармана, показал их Вале.
– Я их надеваю не часто - когда читаю мелкий шрифт, - но всегда таскаю с собой.
– Вы хоть знали, к кому едете?
– спросила Валя.
– Знал, - сказал я.
– Я только не думал, что вы такая взрослая.
По недружелюбному молчанью профессора я понял, как его раздражает наш непонятный и легкомысленный разговор. Я повернулся к нему.
– Вы меня не узнали, Андрей Николаевич?
– спросил я.
– Как будто мне ваше лицо знакомо, - сухо сказал Костров.
– Вы не тот Старичков, который у меня с третьего курса ушел?
– Тот самый.
– Так, так…
Я не заметил в его глазах никакой радости.
– Изменились, - сказал он, неодобрительно глядя на меня, - повзрослели.
– Мне показалось, что я очень нехорошо сделал, повзрослев.
– Значит, микробиология не понравилась?
– Да вот, - сказал я извиняющимся тоном, - бросил, Андрей Николаевич…
– Для чего ж тогда в вуз поступали?
– строго спросил Костров.
– Государство на вас деньги тратило…
Ух, какой это был сердитый старик! Смешно сказать, но я по старой памяти ощутил легкое замирание сердца. Я его все еще немного боялся. Мне самому стало смешно от этого.
– Надеюсь рассчитаться, - сказал я, сдерживая улыбку.
– Несерьезно, - обрезал меня профессор и, помолчав, перевел разговор: - Следователем давно работаете?
– Всего года два, - сказал я.
Старик хмыкнул совсем недовольно:
– Значит, опытные следователи в Москве все заняты?
Колючий язык был у человека! Я ответил, пожав плечами:
– Начальство меня выбрало.
– Так… - сказал Костров.
– Ну-с, так с чего вы собираетесь начать?
Я думаю, что врач, которого позвали к умирающему, чувствует себя примерно так же, как я чувствовал себя тогда. Врач не может сказать умирающему: “Извините, мне у вас делать нечего, умирайте спокойненько”. Я сказал:
– Прежде всего я хотел бы осмотреть помещение.
III
Много раз приходилось мне осматривать помещения, в которых произошли убийства и кражи, но никогда, кажется, не производил я осмотра с таким ясным ощущением его бесцельности. Что я мог найти? Представить себе, что Якимов в последний момент решил оставить вакцину и бежать без нее, было абсолютно невозможно, следов борьбы тоже не могло быть. И все-таки я производил осмотр тщательно и аккуратно.
Прежде всего я поднялся в мезонин. Я осмотрел книжные полки, на три четверти заполненные книгами и на остальную четверть - связками бумаг. Перелистывать книги было бессмысленно, я заглянул за полку и убедился, что там ничего нет. На столе стояла школьная чернильница-непроливайка, стаканчик с карандашами и ручками, лежала пачка бумаг и несколько книг.
Бедностью обстановки кабинет Кострова мог конкурировать с моей московской комнатой. Кроме шкафа и полок, стояли еще два топчана, на одном из которых спал Андрей Николаевич, а на другом Валя, и два стула. С серьезным видом я осмотрел топчаны и заглянул под них.
За моей спиной, сдерживая дыхание, стояли взволнованные Андрей Николаевич и Валя, Петр Сергеевич и Вертоградский. Ужасно мне хотелось сказать им: “Знаете что, товарищи, перестанем валять дурака. Оставьте меня одного, и дайте мне спокойно подумать”. Но, конечно, сказать это было невозможно. Поэтому я осмотрел все до конца и спустился в столовую.
В столовой повторилась та же сцена. Я заглянул под стол, чувствуя себя на редкость глупо, и долго возился у печки, пытаясь разглядеть, не спрятано ли в ней что-нибудь. Единственным местом, в котором было что осматривать, оказался чуланчик под лестницей. Там стояли запыленные банки с клеем и чернилами, валялись связки бумаг, лежала пачка черных клеенчатых тетрадей и стопка картонных коробочек.
Сумасшедшая мысль мелькнула у меня в голове. Стараясь принять равнодушный вид, как будто я делаю это просто по привычке осматривать все до конца, я быстро перелистал все тетради. Конечно, все они были чисты. Это была нелепая мысль, что среди них может оказаться лабораторный дневник.
Я вошел в лабораторию. Здесь стояли столы, сверкала медь микроскопов и стекло лабораторной посуды. Все это очень не гармонировало с бревенчатыми голыми стенами, с деревянным дощатым потолком. Может быть, так выглядела бы хорошо оборудованная колхозная хата-лаборатория. Две узенькие койки стояли у стен. В углу - шкаф. Я обошел комнату, открыл дверцу шкафа. На полках лежали связки бумаг; несколько ящиков с предметными стеклышками для микроскопа стояли в глубине у задней стенки.
– Шкаф был заперт?
– спросил я.
– Да, - ответил Вертоградский.
– А ключ?
– Ключ был у Якимова.
– А утром?
– Утром шкаф оказался отпертым, но дверца была прикрыта. Ключ исчез вместе с Якимовым.
Больше не о чем было спрашивать. Я высунулся в окно. Окно выходило прямо в лес. Деревья стояли здесь густо, кроны переплелись, толстые корни, изгибаясь, ползли по земле, земля поросла кустиками черники. Наверно, здесь бывает много грибов.
Наблюдения невольно увлекли меня. Я вдруг ощутил ту радостную напряженность, которую испытываешь всегда, начиная восстанавливать в подробностях происшествие, только частично тебе известное.