В мире фантастики и приключений. Выпуск 1

Ефремов Иван Антонович

У меня начала кружиться голова. Ни малейшего просвета не виделось мне. И тем не менее у меня улучшилось настроение. Я чувствовал, что в деле заключена сложная, трудная загадка, а если так, значит, можно ее разгадать.

Глава четвертая

УЛИК НЕДОСТАТОЧНО. ЗАПИСКА ЯКИМОВА

I

Я обошел вокруг дома и

через кухню вошел в столовую. Костров, Вертоградский и Петр Сергеевич вышли навстречу мне из лаборатории. Все они смотрели на меня вопросительным, ожидающим взглядом. В обыкновенных условиях родственники и близкие, все люди, лично заинтересованные, удаляются из помещения и следователь работает один. Но здесь я не мог их никуда удалить. С другой стороны, меня невыносимо нервировало это чувство надежды и ожидания, которое я читал на их лицах.

– Андрей Николаевич, - сказал я, - у меня к вале просьба: вы бы не составили с товарищем Вертоградским… кстати, как ваше имя и отчество?

– Юрий Павлович.

– С Юрием Павловичем докладную записку, страничек пять-шесть, не больше: что у вас осталось, что нужно восстановить и сколько это займет времени.

– У меня ничего не осталось, - сказал Костров.

– Так и напишите.

– Пойдемте, Юрий Павлович, - сказал Костров,

Он стал медленно подниматься по крутой лестнице, ведущей в мезонин. Вертоградский пошел за ним. К счастью, никто из них не заметил нелепости моей просьбы. В самом деле, на кой дьявол могла понадобиться эта записка, когда и без нее все было совершенно ясно.

– Старичков, - спросила Валя, - вы поймаете Якимова?

Попробуйте ответить ей на такой вопрос!

– Если украл Якимов, - сказал я, - постараюсь его поймать.

Костров, дошедший уже до верхней ступеньки, остановился как вкопанный. Сверху он, нахмурясь, уставился на меня.

– Вы еще не уверены, что украл Якимов?
– спросил Петр Сергеевич.

– Прямых улик нет, - неохотно сказал я.

На самом деле против Якимова было так много улик, что это как раз меня и раздражало и путало: точно нарочно, все обстоятельства указывали на Якимова. Но такой улики, которая бы меня окончательно и с несомненностью убедила, пока не было.

– Меня убедила бы и четверть этих улик, - сказал Петр Сергеевич.

– Но ведь все это может быть стечением обстоятельств, - сказал я, пожав плечами.

Валя смотрела на меня широко открытыми глазами:

– Я сама сначала не верила. Но кто же украл?

– Посторонних в лесу не было, - сказал Петр Сергеевич.

Я снова пожал плечами:

– Откуда мы можем знать?

Костров круто повернулся и прошел в кабинет. За ним ушел Вертоградский. Когда я сказал “если украл Якимов”, старик, наверно, подумал, что сейчас я вытяну за рукав из-за двери настоящего преступника, а так как этого не произошло, решил, видимо, окончательно, что я хвастунишка, напускающий на себя важность. Мне кажется, и Петра Сергеевича разочаровала неопределенность моих слов. Видимо, он тоже потерял надежду увидеть торжественную поимку преступника. Он молча надел фуражку и вышел.

Мы остались с Валей вдвоем.

Мы помолчали, как и следует бывшим влюбленным, оставшимся наедине, потом Валя спросила:

– Как вы жили, Володя?

– Обыкновенно, - ответил я.
– Ничего интересного со мной не случилось.

Я

не знал, как начать разговор, и она, по-видимому, не знала. Я посмотрел на цветы, стоящие на столе, и спросил:

– Это, наверно, Якимов собирал?

– Нет, партизан один, - ответила Валя.

Еще минута, и я бы сказал, что стоит хорошая погода, и, может, она бы ответила, что, кажется, дождь собирается. Но в это время в кухне раздались тяжелые шаги и какой-то шум, точно передвигали мебель. В комнату вошел здоровенный дядя, таща три перевязанных веревкой ящика.

– Здравствуйте, - улыбаясь сказал он.

– Здравствуйте, Грибков, - сказала Валя.
– Ящики принесли? Это наш плотник, - пояснила она мне.

– Принес.
– Грибков скосил глаз на потолок и хитро подмигнул.
– Старик на антресолях?

– На антресолях, - улыбнулась Валя.

Грибков нахмурился, лицо у него стало торжественным и официальным.

– Ну как?
– спросил он, вежливо кашлянув.
– Ничего?

– Ничего… Спасибо.

Грибков понимающе кивнул головой и направился к лестнице, но остановился и сказал Вале деловым тоном:

– Ящики я еловые сколотил, они полегче будут.

– Хорошо, Грибков, - сказала Валя.

Грибков стал медленно подниматься, стараясь не задевать ящиками о стены. Но посредине лестницы еще раз остановился и спросил грубым басом:

– Качаетесь?

– Что, что?
– удивилась Валя.

– На качалке, говорю, качаетесь?

– Качаюсь, - сказала Валя.

Грибков удовлетворенно кивнул головой и ушел в мезонин.

Дождавшись, когда дверь за ним закрылась, я спросил у Вали небрежным и даже рассеянным тоном:

– Валя, ассистенты ссорились из-за вас?

Валя резко повернулась ко мне:

– С чего вы взяли?

– Я только спрашиваю, - мягко сказал я.
– Что за человек был Якимов?

– Скучный человек.

– Что значит “скучный”?

– Рабочая лошадь, - резко сказала Валя.

Я пожал плечами:

– Это скорее похвала.

Вале стало неловко за свою резкость.

– Я не хочу его ругать, - поправилась она, - в общежитии он был полезен: ни от какой работы не отказывался и даже варил суп, когда я стирала.

– К Вертоградскому вы лучше относитесь?
– спросил я.

Мне было неприятно задавать Вале эти вопросы. С моей стороны они были по меньшей мере неуместны Но мне очень нужно было знать, не было ли тут романической истории.

Валя заговорила очень просто и очень дружески.

– Мне здесь все надоело, - сказала она.
– И Якимов и Вертоградский. Я хочу домой, Володя. Конечно, это нехорошо, но что я могу сделать! Хочу домой…

Слезы одна за другой стекали по ее лицу. Не стыдясь, она вытерла их платком и улыбнулась жалкой, извиняющейся улыбкой.

– Я бы не жаловалась, Володя, - сказала она, - но уж очень обидно! Казалось, приедем в Москву с вакциной, такие дни для нас будут… Может, думали, и похвалят нас хоть немного. И вот все зря… Папу жаль, Вертоградского жаль, да и себя жаль. А то бы я продержалась…

Я подошел к ней и сказал очень мягко:

– Я знаю, Валя, что вы продержались бы.

Она совсем расстроилась и даже всхлипывать стала:

– Еще знаете что поддерживало? Что уж мы-то, те, кто здесь, друг на друга, как на каменную гору… И вдруг - Якимов…