В мире фантастики и приключений. Выпуск 5. Вахта «Арамиса»
Шрифт:
Да Митька ее и не слушал. Сил не было. Он просто чуть покачивался, сидя на корточках над плоской коробочкой фона, одуревший от горя, непривычности собственных слез и бесконечной маеты холодного вечернего леса. Он вздрогнул, когда Симона схватила вдруг фон и поднесла к губам.
— Илья, — закричала она, — Илья, «Первая Козырева», Илья! А, черт… — И она заговорила, быстро называя какие-то цифры и буквы, — наверное, позывные. Фон замолчал, и вдруг сказал немного удивленным мужским голосом:
— Ага, нашлась.
— Ну, что там, Илья? — спросила Симона и осторожно покосилась на Митьку — не сказал бы Холяев чего лишнего, мальчишке
— Да ты что, передач не слышала? — сердито спросил голос из коробки.
— Нет, — кротко сказала Симона, потому что честно не могла бы сейчас повторить, о чем кричали американские дикторы за несколько минут до этого.
— Так вот, они не приземлились. — Холяев засопел. — Стартовали сразу за твоим грузовиком, и уже несколько часов петляют по самым невероятным орбитам. Я имею в виду ракету, взявшую на борт троицу с «Бригантины»! — почти закричал он.
— А экипаж этого «муравья»?… — тихо спросила Симона.
— Американский.
Фон опять захлебнулся помехами, издалека донеслось что-то похожее на «слушай…». Симона глянула на Митьку — как там он, можно ли еще слушать? И совсем рядом с собой увидела недоуменные, расширенные вечерней темнотой глаза мальчика.
— О чем они? — с тихим отчаяньем проговорил Митька. — О чем они все?…
Спал палаточный городок Митькжного школьного лагеря. Спал и Митька в самой крайней, Симониной палатке, с головой завернувшийся в лётную куртку, подбитую мехом росомахи. Под головой у Симоны попискивал вечный ее переносный фон. Ракета с экипажем «Бригантины» все еще кружилась над Землей, и горластые представители американской общественности хорошо поставленными голосами взывали к пресловутой демократии, требуя удовлетворить «волю народов- всего мира»: не допустить на Землю космических пиратов, поправших, опозоривших, предавших, опустившихся, докатившихся и т. д. и т. п. Короче говоря слишком много знавших. Старинный прием. Раньше это проходило как «убит при попытке к бегству». Но вот уже сто лет, как никого не убивали. Официально, во всяком случае. Автомобильная катастрофа, так кстати происшедшая вчера с мистером Себастьяном Неро, во второй раз уже не лезла бы ни в какие рамки, и, чтобы избавиться от космолетчиков, приходилось разыгрывать роскошное представление по всем международным фонам под лозунгом: «Свободный американский народ требует».
Симона выключила фон. И не верилось, и было противно. Митька прав, о чем они все, если погиб такой человек, как его мама? А они — о чем угодно, только не об этом.
У нас — не так. О гибели Ираиды Васильевны случайной и совсем не героической — сообщили все фоностанции Советского Союза.
Говорили очень хорошо — без ненужных славословий, тепло, по-человечески. И все-таки Митьке не нужно было всего этого слушать. Потому и пришлось увести его в лес и ждать, пока всё хоть немного уляжется, приутихнет.
ДA вот — не утихало.
Симона вынула из-под головы руку, — светящийся пятачок часов повис в темноте. Полночь. День, жуткий и нелепый, как пятый акт средневековой трагедии, миновал. Удивительно много влезло в этот проклятый день. И каждый раз, когда что-нибудь еще происходило, казалось: ну, это уж всё. На сегодня хватит.
И снова- захлебывался фон, сообщая о чем-нибудь страшном.
Вот и сейчас, всего за несколько минут до полуночи, было передано сообщение о взрыве на подземном заводе. Правительственная комиссия, видите ли, отправилась выяснить, что там делали с венерианами.
Надо думать, что «правительственная комиссия» мелкая сошка из полупрогрессивных, безжалостно посланная на убой. Глухо ахнула цепь чудовищных взрывов — и никаких следов, и только мучительно стыдно за все человечество, хотя никогда не бывало так, чтобы виноваты были все. Но пройдут многие годы, прежде чем венериане станут людьми; и когда они ими станут, они не сохранят имен виноватых, они просто скажут; это сделали люди Земли.
Мы очень много сделаем для нкх. Мы научим их быть такими, какими мы сами еще не вполне стали. Мы научим их быть справедливыми.
И все-таки — забудут ли они?
И кроме всех этих мыслей о всеземной вине поднималась нестерпимая жалость, даже не человеческая, а сугубо материнская, женская, которая возникает при мысли о гибели кого-то маленького и беззащитного.
И никакой жалости не было при воспоминании о тех, кто был повинен во всем этом. Так им и надо. Пятый акт, повинуясь классическому единству времени, места и действия, не упустил никого: мистер Неро, главный дежурный злодей, брыкнулся со сцены под одобрение публики; второстепенные злодеи — исполнители — фактически обречены. В Пространство их, разумеется, не выкинут, но и в живых вряд ли оставят. Маленькая субретка, вольная или невольная их пособница, наказана пожизненным одиночеством. Справедливость торжествует. Занавес.
Над всем этим можно слегка поиронизировать.
Пока не застонет по-взрослому во сне Митька, черным зверенышем свернувшийся под лохматой лётной курткой.
Мы создали космические станции. Мы летаем на Венеру, Марс, и вообще к черту на рога и даже дальше. Как Николай. Да что там говорить, — коммунизм построили. Пока, правда, он не на всей планете. Это мы смогли. Но что можно сделать для этого мальчика?
Взять на руки, и качать, и греть своим теплом. И всё.
Симона шумно вздохнула, тяжело, как тюлениха, перевернулась на другой бок.
Проснулась она от шороха занудного осеннего дождя. Митька смотрел из-под куртки раскосыми мамиными глазами.
— А вы ведь голодная, теть Симона, — сказал мальчик, и Симона поняла, что за эту ночь все самое больное он запрятал так глубоко, что чужими руками уже не дотронешься.
— Ничего, — ответила она, — до завтрака дотерпим.
Верх наспех натянутой палатки захлопал, — поднимался ветер. Тучи провисли над самой землей, лопнули и стали расползаться кто куда. В трещинах заалел рассвет. Митька вылез из палатки и подставил голые плечи последним каплям дождя.
Когда он вернулся, Симона сидела, положив подбородок на колени.
— Ракета приземлилась, — сказала она. — А экипажа «Бригантины» на ней нет. Выбросили.
Митька бездумно пожал плечами, — так им и надо. Симона тоже не сомневалась, что это — по заслугам, в конце концов сами знали, на что шли. Не давало покоя другое, и Симона уже крутила фон, выжимая из него все возможное и невозможное.
— Диспетчер… — И снова цифры и буквы, скороговоркой, так что не разобрать. — Диспетчер… Шарль? Дай мне «Арамис». Я должна… Что? Я — это я. Ага. М-м. Давай «Арамис», тебе говорят!