В мире твоего порока
Шрифт:
Все два часа ушли на исправление недочетов и добавление недостающих элементов.
К деду Дар ехал в странном состоянии. Даже чуть не пропустил нужный поворот. Но вот, на горизонте показался дворец гения. Удивительно, зачем человеку на закате лет такие площади?
Автоматические ворота разъехались, пропустив черный Хамер на участок. Дар припарковался на крытой стоянке, лениво вылез из авто и пошел к парадному входу.
– Господи, – скривился мужчина, – он все-таки его повесил, –
Через пять минут послышался щелчок замка и дверь открылась. На пороге стоял седовласый господин в черных джинсах и белом кардигане. Внешностью хозяин дворца обладал яркой. Вроде и не красавец, но женщины за ним всегда выстраивались в очередь. В итоге у Кравчика теперь чуть ли не в каждой стране Европы бегало по наследнику или наследнице. Правда, каждого отпрыска художник признал и каждому платил щедрые алименты.
– О, внучок пожаловал, – усмехнулся мужчина. – Проходи, проходи.
Дар сразу прошел в столовую, там было довольно уютно, в отличие от прочих помещений, удручающих своими необъятными размерами.
– Кофе? Чай? Виски? – спросил дед.
– Пожалуй, кофе, – сел за стол и положил рядом ключи от машины. – Напомни-ка мне, почему я должен приезжать к тебе каждый четверг в обед?
– Потому что я твой любимый дедушка, который желает тебе всяческих благ, – хихикнул тот. – Написал хоть что-нибудь?
– Да как сказать…
– Дима, второй раз мои статьи не спасут твою унылую задницу. Черный пиар – вещь хорошая, но до поры до времени. Увлекаться им не стоит. Так что, ищи вдохновение.
– И где его искать? – криво усмехнулся.
– В людях, дорогой мой. В людях. Хватит уже ваять свою нефигуративную хрень. Переходи на живую плоть.
– Как-то кровожадно прозвучало, – и снова вспомнилась курьерша.
– Ты там чего-то промямлил про картину. Может, покажешь?
– Дед… Давай уже кофе и поговорим о вырождении современной живописи. Моя новая работа нетипичная, написал ее в, мягко говоря, нетрезвом состоянии. Там гениальности столько же, сколько в «Танце жизни» Мунка.
– Вот не трогай Мунка. А современная живопись и вправду вырождается. Каждый второй ваятель мнит себя художником, всякую бессмыслицу пихают людям под соусом неординарности, а на деле… лень, типичная лень. Нежелание творить действительно стоящие вещи, чтобы их восславляли потомки. Зачем, когда можно здесь и сейчас срубить бабла! А какой-нибудь псевдоценитель повесит у себя в сортире этот псевдошедевр и будет любоваться во время очередного запора.
– Говорит челочек с тремя ягуарами в гараже. Тебе надо быть терпимее.
– Нет, не надо. Мне уже не надо. Я в силу возраста имею полное право поливать помоями всех этих рукожопых марателей холстов. А ты, к слову сказать, стремишься туда же. Повторяю еще раз, заканчивай с абстракционизмом. Хватит рассеивать капельки и соединять их черточками.
– Знаешь, я покажу тебе свою новую работу, – вдруг загорелся Дар. – Аж не терпится услышать твое мнение. Глядишь, настрочишь про меня еще статейку. Собирайся. Поедем прямо сейчас ко мне.
– А вот такой настрой мне нравится. Поехали.
Кофе так и не выпили. Кравчик с большим энтузиазмом забрался в машину, он очень хотел увидеть картину. Ведь еще чуть-чуть и внук скатится до уровня коммерческих художников, которые уже давно перестали творить.
Полтора часа пути провели в тишине, каждый думал о своем. И вот, они уже поднимаются на лифте.
Дар неожиданно для себя занервничал, отчего не с первого раза получилось вставить ключ в замочную скважину. А дед заметил состояние парня. Раз так переживает, значит, картина имеет для внука определенную ценность.
– Проходи, – Дар распахнул двери мастерской.
Николай Викторович зашел в помещение, огляделся. В воздухе так и витала безысходность. Но тут он обошел мольберт, на коем стоял чистый холст и остановился напротив готовой работы.
– Это она? – указал на девушку.
– Да, – процедил с раздражением в голосе. И откуда раздражение? Почему-то резко перехотелось показывать работу, словно на полотне что-то личное.
Кравчик же принялся внимательно разглядывать картину. А спустя минут десять обратился к внуку:
– Что ты хотел сказать всем этим?
– Не знаю.
– Написано с натуры, сразу видно. И все же… Что здесь для тебя самое важное?
– Цветы… желтые цветы, – произнес на выдохе и опустился на диван. – В ней… – на последнем слове так и вовсе сник.
– Во-о-о-о-т, – довольно улыбнулся. – В ней. Цветы были вначале, Дима, – Кравчик взял мастихин и снял тонкий слой краски с лепестка кувшинки. – А сегодня утром цветы потеряли свою значимость. Утром всем стала она. Эта картина – твое пробуждение после долгой спячки.
А Дар ничего не ответил, но в глубине души согласился с дедом.
Кофе двое все-таки выпили, но уже на кухне Дара. Когда же Николай Викторович собрался домой, то перед выходом многозначительно посмотрел на внука, после чего выдал:
– Тебе надо найти натурщицу. Думаешь, почему полотна великих ценятся по сей день? Потому что на них изображены женщины, которых художники любили. И эта любовь, страсть, агония… все это продолжает жить в картинах. И продолжает будоражить души людей. А вот это, – указал на полотна, украшающие стены, – мракобесие.