В моей руке – гибель
Шрифт:
С тяжким вздохом поставила она будильник на шесть утра.
За день устала так, что казалось — коснись головой подушки, сразу провалишься в сон. Но не тут-то было. То ли духота была виновата, то ли пустая и гулкая темная квартира, только ей не спалось. И мысли какие-то лезли в голову… Вспомнился вдруг тот ветхий дом и запущенный сад, который они осматривали вместе с Никитой, и тот жасмин под окнами и черные зловонные пятна на заборе. Там тоже было тихо, как в могиле: там побывала смерть. Катя заворочалась с боку на бок, взглянула на часы. Все-таки для чего Никита
Она и не подозревала, что один странный, неприятный и не правдоподобный кошмар уже караулил ее, только ожидая удобного случая, чтобы сбыться наяву.
Уже с утра начало сильно парить. В воздухе разлилось какое-то зыбкое марево: смог, пропитанный влагой будущего ливня. На горизонте маячили обрывки сизых лохматых туч.
Освещенные солнцем, они казались предвестниками урагана.
Катя испытывала беспокойство, глядя на них. Этот день — суббота 26 мая, переполненный самыми различными событиями, готовился закончиться грозой.
Мещерский прибыл на Фрунзенскую набережную в точно назначенный час. Он изредка поглядывал на Катю в переднее зеркальце: спутница уселась сзади, заботливо придерживая уложенный на сиденье букет влажных красных роз в хрустящем целлофане. Она казалась сегодня необычно молчаливой и задумчивой.
— Плохо себя чувствуешь. Катюша?
— Душно.
Мещерский нажал кнопку, опуская стекло со своей стороны, чтобы Кате не надуло в ухо. Потом заметил:
— Если ты волнуешься… Словом, о Вадиме не беспокойся.
Долетел благополучно и позвонит при первой же возможности.
— Господи боже, — Катя фыркнула. — Сережа, разве я похожа на брошенную Пенелопу?
— Но тебя что-то беспокоит. — Мещерский пожал плечами: не хочешь — не говори.
Катя смотрела в окно. Беспокоит — это, конечно, сильно сказано, но… Нет, Вадька совсем тут ни при чем. О нем грустили со среды по пятницу — и баста. Сегодня утром, в субботу, когда она лихорадочно металась по квартире, собираясь в эту самую базаровскую Уваровку, раздался телефонный звонок. Оказалось, что не спится Лизе Гинерозовой. Катя удивилась: прежде приятельница не давала о себе знать столь часто.
Лиза осведомилась, приедет ли Катя «на траур»: «Андрей Константинович звонил Владимиру Кирилловичу и сказал, что он не приедет, а ты…» Услышав положительный ответ, Лиза обрадовалась.
— Хорошо, что ты будешь, хоть одно живое лицо в этом мемориале. Наши к трем собираются, так я решила тебе заранее предложить, — тут в голосе ее появилась легкая заминка, — может быть, ты с нами поедешь? Меня Димка отвезет.
Он заедет в офис, а потом по дороге захватит меня. Он сказал… если ты не возражаешь, то
«Вот оно, значит, как», — подумала тогда Катя, а вслух ответила, что уже договорилась с Мещерским. Отчего-то ей не хотелось признаваться приятельнице, что они отправляются в эту Уваровку ни свет ни заря. Лиза, однако, не прощалась:
— На даче и поговорим. Мне, Кать, надо с тобой посоветоваться, но я бы хотела, чтобы ты сначала увидела все сама и… — тут Лиза снова запнулась. В общем, это Степана касается. Я тебе начала рассказывать в прошлый раз. Он такой сложный человек, с ним порой так трудно, и я… В общем, мне нужен совет…
Путаные Лизины фразы и тон насторожили Катю. «Что там у них происходит? Так на Лизку все это не похоже. Повезет ее из Москвы близнец Дима. А где же горячо любимый жених? Отчего он о невесте не побеспокоится?» Она тогда сразу же сунула «блюблокерсы» в сумку: «Отдам этому типу и дело с концом. А то…»
Но что было «а то». Катя точно сформулировать не могла.
Внимание Дмитрия Базарова к своей персоне она ощутила еще там, на Ваганьковском кладбище. Женщины в таких случаях никогда не ошибаются. Но это внимание ее не радовало, напротив — раздражало. Катя знала за собой грех: вечно кажется, что все вокруг в тебя влюблены. Ну и что ж такого?
Помечтать, что ли, нельзя о приятном? Но вот амурные фантазии насчет этого отпрыска базаровского клана казались какими-то… В общем, Кате вдруг резко расхотелось ехать в Уваровку. А тут еще Лиза со своим унылым настроением. А тут еще Мещерский со своей приторной заботливостью…
Они выехали из города, оставив позади Кольцевую и километры нового недавно отремонтированного Старо-Русского шоссе. В каких-то местах поворотах, поселках — Кате казалось, что она уже была тут, проезжала мимо, причем совсем недавно. Но она знала за собой и еще один грех: отвратительно ориентируется даже на знакомых улицах, не то что на какой-то там подмосковной дороге. Они въехали в лес.
Шоссе было совсем безлюдным. Так всегда: отъедешь от столицы, разменяешь седьмой десяток километров — и жми на газ по дороге, пустой, как взлетная полоса.
— Сереженька, поезжай медленнее, тут так дышится легко, — Катя открыла окно и со своей стороны. — Вот где надо обитать — в таком вот хвойно-озоновом раю. А мы в нашем бедламе скоро совсем скукожимся. Говорят, чтобы в центре жить — надо чугунные легкие иметь.
— Степка так же считает, — откликнулся Мещерский. — Природа, воля, человек на земле. Он вообще утверждает, что мы многое упускаем в жизни.
— В каком смысле упускаем? — Катя высунулась в окно.
Что это? Или ей послышалось, или где-то близко остервенело лают собаки… В лесу, что ли? — Далеко еще ехать?
— Километра четыре всего. — Мещерский наклонился, сверяясь с картой автодорог. — Степка сказал, проедем по берегу реки, в рощу на проселок и по…
Он не договорил. Резко, чисто инстинктивным движением нажал на тормоз. Катя, никак не ожидавшая такого маневра, больно стукнулась грудью в переднее сиденье, ничего сначала не успела увидеть, а потом…