В моей руке – гибель
Шрифт:
Они заплясали вокруг парня, крича что-то резкими гортанными голосами. Девчонка поднялась и больно хлестнула хворостиной одного по плечу, другого по ногам.
— Чтоб не дразнили его, — объяснил горбун, прикрикнул на детей и, когда те умчались к реке, приблизился к парню. — Он разговаривает, когда хочет, все понимает. Только плачет иногда. Есть тебе давали, Рака?
Парень и ухом не повел. Девчонка кивнула.
Кате показалось, что хваленый оборотень — просто местный дурачок. Такие юродивые есть почти в каждом городе, на каждой подмосковной станции. Их вся округа знает, кто жалеет, подкармливает, кто дразнит,
Раз считает он себя вервольдом, то и пускай его.
— Про тебя говорят, что у тебя шерсть внутри, — сказала она доброжелательно и кротко — Это правда?
Георгий насмешливо фыркнул, а парень словно очнулся, вышел из своего оцепенения и медленно кивнул.
— И кто же ты — не человек? Зверь? А какой? Какой породы?
— С когтями, клыками. Был. Теперь — откуда мне знать? — Парень потянулся, почесал голову пятерней. — В лесу нораберлога… Была… Теперь нету.
Голос у него был скрипучим. Он медленно тянул гласные, но по-русски говорил правильно и почти без акцента.
— И что же ты в полнолуние в такого вот… в какое-нибудь чудовище превращался? И что делал? По ночам бродил? — спросила Катя.
Парень как-то странно тряхнул головой и откинул ладонью свои космы. Катя с внезапным содроганием увидела, что все щеки, шея, подбородок покрыты оспинами, зажившими шрамами от фурункулов и ссадин. Полузажившие ссадины были и на руках, и на икрах, ветхие спортивные штаны парня были закатаны до колен. Внезапно он начал раскачиваться из стороны в сторону, все быстрее и быстрее. Потом замер, вытянувшись в струну. Кате показалось — вот сейчас на Луну завоет! Но парень тут же сник, обмяк.
— Уходите, — выдавил он, словно его горло сводила судорога. — Это нельзя… Я уже забыл это. Мне велели забыть, беса из меня выгнали — одного, второго… Помогай бог. Про шерсть иди у других спрашивай.
— У кого других? — Катя заглянула ему в лицо. — У других оборотней, что ли, таких, как ты? И много вас?
— Можешь и не искать. Сами, сами найдем, — парень тихо затрясся от смеха. И от его безумного взгляда, которым он царапнул по лицу Кати, она невольно попятилась. — Сами учуем, по следу пойдем. Не последний я кодлак. Есть еще, я знаю, чувствую. Близко. Лес кругом. В лесу его место, в чаще… не здесь, но близко. Я чую, чую…
— Идем, а то он мне что-то не нравится. Нехорошо глядит. — Горбун потянул Катю за рукав. — Ну ты. Рака, заглохни! Не то воды не принесу!
Эта угроза подействовала на удивление быстро. Безумный всхлипнул жалостливо, снова ударил себя в грудь, что-то залопотал по-своему. Девчонка опрометью бросилась к соседнему костру и вернулась с китайским термосом. Парень пил жадными глотками речную сырую воду, как подозревала Катя. Его, наверное, мучила сильная жажда, а то и лихорадка.
— Его бы в больницу надо, — шепнула. — Он действительно ненорма…
Она не договорила. Ее поразил взгляд безумного, устремленный в темные заросли кустарника: дикий, полный страха и тревоги И в тот же самый миг пьяный смех, шум, музыку, доносившиеся из поселка, перекрыл истошный женский
— Сами найдут! — дико закричал безумный, пятясь в кусты по-звериному на четвереньках, тыча пальцем в слепящие огни. — Я говорил! Вот они и пришли за нами! За тобой, девка! За всеми!
Глава 22
СУПЕРСАМЕЦ
Когда обрывается музыка, с грохотом опрокидывается праздничный стол и посуда летит на землю, разбиваясь вдребезги, когда ночь освещают багровые сполохи пожара, когда плачут женщины, визжат дети, как поступить, что делать человеку — спасать свою жизнь бегством? Защищаться? Или пытаться осмыслить, что все же произошло — орда ли налетела, печенеги-половцы из закаспийских степей, тевтонские варвары, дикари северных лесов, марсиане?
Праздник окончился так внезапно, дико и страшно, что…
Катя в первые секунды не поняла ничего — кто эти люди в камуфляже, выскакивающие из кустов, эти оскаленные собачьи морды, к чему весь этот остервенелый гвалт, лай, звуки ударов, крики и мольбы о помощи, треск рвущейся ткани, грохот железа, визг тормозов, слепящие глаза огни фар?! На ее глазах сына Лейлы сбили с ног двое выскочивших из кустов парней и молча, страшно, но очень деловито и споро начали избивать ногами. Точно играли в футбол на лужайке у реки…
Один из нападавших догнал девочку с хворостиной, схватил за волосы, наотмашь хлестнул по лицу, бросил на землю как сломанную куклу. Из поселка неслись истошный визг цыганок, детский плач. Запахло паленым. В небо поднялись клубы дыма. ОРДА НАЛЕТЕЛА…
Катя лукавила перед самой собой, что НЕ ПОНЯЛА. Нет, не сразу, не в первую секунду, но потом она узнала их. И эмблем никаких не надо было разглядывать на камуфляже и собак-бультерьеров — да, тех самых…
Групповые драки воочию ей видеть не доводилось. Однажды, правда, в Химках, делая репортаж о дежурных сутках местного отдела, она едва не стала свидетелем разборки, когда на тренировочную базу «Динамо» делала наезд солнечногорская группировка Но мрачных солнечногорских качков с цепями и железными прутами на спорт-базу не допустили. ОМОН блокировал машины на дороге, положил вниз лицом всех разборщиков. Солнечногорскую кодлу тогда задержали, возбудили уголовное дело, разбирались долго и детально.
Тут все было иначе. Даже не наезд, не разборка, а побоище, разгром, первобытная битва. И бесчинствовали здесь те самые молодцы, которых всего неделю назад Катя встречала на территории школы в Отрадном. Там представлявшиеся тихими, сосредоточенными, незаметными и старательными, самыми обычными молодыми парнями, тут они напомнила и орду, и боевиков, и диких животных одновременно.
— Прекратите Немедленно отпустите его! Не бейте! Это хулиганство! Я милицию сейчас… — Катя вышла из своего ступора и завизжала истошно. Но этот протест против насилия скорее походил на комариный писк, а не на угрозу. И что им были ее угрозы? Разве таких воплем «Милиция!» напугаешь?