В море погасли огни (блокадные дневники)
Шрифт:
Кроме того, на острове три бухты, удобные для стоянки кораблей. А для авиации были посадочные площадки.
Правда, есть оправдание. Командование говорит: не - известно - де, чем кончится наступление противника под Тихвином, а эти острова дали Ленинградскому фронту 3270 бойцов и командиров, 49 орудий и 1500 тонн боезапаса, 98 лошадей и 450 тонн продовольствия.
Кроме того, опасно было оставлять в глубоком тылу небольшой гарнизон. Из шхер к острову удобно подойти с любой стороны по льду. И Кронштадт не сможет помочь ни лыжниками, ни авиацией, ни продуктами. Лучше лишиться Гогланда на время, чтобы удержаться в кольце блокады.
Начальству, конечно, видней. Итак, в Финском заливе мы владеем только низким и открытым со всех сторон Сескаром и более мощным и удобным островом - Лавенсаари, имеющим хорошие бухты и лесные заросли, в которых хорошо укрыты зимние строения, землянки, доты и дзоты.
Острова заминированы и опутаны колючей проволокой. Теперь только они запирают морские подходы к Кронштадту.
С последними кораблями прибыло и овровское начальство, руководившее на Гогланде спасением кораблей. Командир и комиссар ходят хмурыми. Финны по радио передали, что теплоход "Иосиф Сталин" придрейфовал к одному из островов и немцы на буксире притащили его в Таллинн.
17 декабря. Совинформбюро сообщило, что нашими войсками взят город Калинин. Молодцы москвичи!
Сегодня потеплело. С утра шла артиллерийская дуэль с немецкими береговыми батареями.
21 декабря. Удивительная история произошла на стареньком эстонском пароходике, приспособленном для сторожевой службы в заливе. Во время ночной бомбежки пятидесятикилограммовая бомба через трубу влетела в топку. И не взорвалась. Кочегары вытащили ее клещами и не выбросили за борт, а по распоряжению "деда" - механика - оставили остудиться на палубе. К утру она вдруг взорвалась, разворотила всю корму. Видимо, была со взрывателем замедленного действия. Так по глупости скаредного "деда", которому для чего - то понадобилась бомба, выбыл из строя еще один сторожевик.
22 декабря. Полгода идет война. В Ленинграде положение тяжелое. Сто двадцать пять граммов черного хлеба, без круп и мяса, не могут утолить голод. Правда, продукты уже идут, они лежат грудами на той стороне Ладожского озера. Грузовики не успевают их перевозить по льду. В первую очередь надо перебросить патроны, снаряды, бензин и солярку.
Многие ленинградцы уже пухнут от голода. Кто не имел домашних припасов, обессилели, едва волочат ноги. Их поддерживает только надежда, что скоро блокада будет прорвана и по северной железной дороге пойдут поезда.
Вчера Совинформбюро передало, что армия Федюнинского разбила две дивизии и два пехотных полка у Ладожского озера. Хорошо, что существует радио и добрые вести могут порадовать блокадников. А как же в старые времена вести проникали к осажденным?
Ходят слухи, что войска Мерецкова тоже пробиваются к Ленинграду. Скорей бы они освободили хотя бы одну железнодорожную ветку!
Особую ярость в эти дни вызывают подлецы, которые в лихую пору заботятся только о себе и делают карьеру.
Все началось с письма, пришедшего в редакцию многотиражки. Его писал наш овровец, попавший на сухопутный фронт.
"Дорогая редакция, разыщите гада - старшину Ефима Сиванка, который окопался в тылу и шкодит, - просит боец.
– Этот прохвост написал моей жене, что я убит, и напросился рассказать, как все вышло. Когда она назначила ему встречу, он принес водки, консервов и стал приставать с ухаживаниями.
Отыщите кобеля и судите. Нечего ему околачиваться в тылу и соблазнять жен воинов. Пусть-ка повоюет со штрафниками. Боец Иван Хлынов".
– Сиванка я знаю, - сказал Клецко.
– Это писарь Ломова. Он по совместительству стал почтальоном.
Я попросил Клецко о письме бойца никому ничего не говорить, так как сам займусь расследованием.
С письмом я пошел к военкому базы. Тот, прочитав жалобу, обозлился:
– Вот как ведут себя любимчики Белозерова! А он еще просил освободить его от политзанятий. Сейчас вызову этого Сиванка.
Но я остановил военкома и спросил:
– А тебя не поразило то, что он с водкой и консервами к женщине пришел? Ведь наши снабженцы говорят, что у них крупинки лишней нет. Откуда писарь добывает продукты?
– Верно, - задумался военком.
– У нас излишков нет. Нужно последить.
Он не стал вызывать писаря, а принялся наблюдать за ним. Сиванок, выполнявший обязанности почтальона, имел возможность утром и вечером покидать территорию части. Кроме того, он часто получал командировки в Ленинград. Сумки почтальонной не носил, а ходил с чемоданчиком. Военком приказал часовым проверить его.
Часовой остановил Сиванка, когда тот собирался выйти из части, и потребовал открыть чемоданчик.
– Не открою, - заартачился писарь.
– Несу вещи командира базы. Сейчас доложу ему.
Он повернулся и кинулся к канцелярии.
– Часовой забил тревогу. Сиванка задержали и проверили содержимое чемоданчика. В нем оказалось восемь банок консервов.
– Откуда они у тебя?
– спросил военком.
Побледневший писарь не знал, что сказать. В ящиках его стола обнаружили еще три банки шпрот и четвертушку головки сыра.
– Мне подарили ханковцы, - вдруг придумал Сиванок.
– Кто?
Но он не мог назвать ни одной фамилии. Писарь заговорил только у следователя.
Оказывается, на той барже, которая прибыла с Тран-зунда с нашей типографией, были еще ящики консервов, бочонки масла и головки сыра. Сгрузив типографию, снабженцы остальное не заприходовали. Баржу они отбуксировали к своим складам и, завалив дровами, заготовленными на зиму, оставили лишь узкий проход в трюм.
Для маскировки в трюме держали швабры, каустическую соду и зеленое мыло. Доступ к ним имели только кладовщик, писарь и заместитель начальника снабжения. Продукты брали по приказу командира базы и начальника снабжения, и, конечно, не забывали себя. Жрали в три горла, да еще обменивали консервы на водку.