В начале было больно

Иоффе Юрий

Последний раз мы виделись с Эриком, случайно встретившись на улице. Нежелание общаться он уже не прятал и, благодаря лишь единственной его фразе, мой монолог стал нашим диалогом – «Нам нужны победители!» Кому «нам», какие победы и в чём – я до сих пор не понял. Всякий раз, вспоминая те слова на каком-нибудь очередном рубеже, мне кажется, что ответ найден. Что вот она, победа. И вот они, те самые мы – я и Гороховский, той победы дождавшиеся. Но гидра опять отращивает ногу и голову, и победа превращается в этап. За ним – следующий, складываясь в дорогу, которая ко времени появления масляного пятна на рукописи в киевском кафе была длиною в 26 лет и к Мациху вывела меня в состоянии почти паническом. В голове дымились руины

после свары всех со всеми: психоанализа с аналитической психологией, философий с религиозными доктринами – во множестве комбинаций и с различной силы кровотечениями. Одно лишь оставалось целостным на выходе из этой мясорубки – фарш. Идеально гомогенный, с удушливым запахом фарш неопределённости. Какая ж тут эссеистика? Какое, к чертям, углублённое копание?

– Копнуть глубже… Так и о смысле жизни недолго задуматься. Над нами «потешаться станут, профессор», – сказал я, скорее, не Мациху, а ополовиненной бутылке.

– Смысл жизни более-менее понятен каждому. А вот смысл Бытия…! Это не я, это ты сам себе накаркал. То, что ты нарыл, уже не отпустит! Даст потоптаться на месте год-два и потянет на глубину. А там – тот самый смысл. И ничего, кроме! Да и какие ещё вопросы, по большому счёту, могут интересовать философию? Так что, раньше сядем – дальше поедем!

– Меня уже туда заносило. Мозгов не хватит. А главное – не хватит стимулов!

– Один я уже называл – неплохая ориентация в мутных задачах. Второй – кураж. Третий – стратегическое терпение. Достаточно!

– То есть – стратегическое?

– Я про зимнюю жару в Сан-Паулу… Ты же не сразу взялся мстить ею за мою реакцию на рукопись? Дал мести настоятся.

– Да ладно! Вы так рисковали? А как не стерпел бы?

– Стерпел бы. Это несложно было понять по совокупности увиденного и прочитанного. И стал бы я оплачивать коньяк, рискуя остаться пить в одиночестве?

Глава 3

Маска, я тебя знаю!

Несколько месяцев беседа с Мацихом оформлялась в решимость, подмешиваясь к моей собственной готовности «копнуть глубже». Азарт рос, но ускориться не получалось: лопата, на ту пору, упёрлась в скальную породу – в феномен Репликации. Эта милейшая штуковина уравнивает шансы любых бегунов на дистанции – и микробиолога, и астрофизика, и философа, и всех прочих. Куда направляется Эволюция и где её финиш участникам забега неведомо. Каждый молотит на своей ниве, чертыхаясь при этом и негодуя, что работы только прибавляется. Но – удивительное дело – молотить не прекращает! Так, может, покуда не подобрана нужная лопата, попробовать сперва разобраться в причине такого бешеного энтузиазма человечества? Ведь, принимая безусловность связи всего со всем, нет никакой разницы – откуда начинать копать. Следы искомого найдутся везде, а нам бы лишь ухватиться за ниточку, и тогда покатит веселее! Тем паче, что мы полностью свободны от какой-либо ангажированности. Вот и начнём с поведения человека. Здесь сразу следует оговориться, что нас интересует не механизм поведения (с обуславливающим его множеством факторов), блестяще описанный в работах таких, например, нейробиологов, как Сэм Харрис, Роберт Сапольки или Джонатан Скулер, а механизм этого механизма.

Итак. Представим себе светский раут. На Вас – безукоризненно белая фрачная пара, и вдруг Вы замечаете на лацкане чёрную, довольно заметную соринку. Нужно очень не уважать себя в искусстве, чтоб не откликнуться на вероломство случая и не сдуть её, не стряхнуть, не избавиться от этого безобразия. Но неужели оно настолько значимо? Неужели причиняет нам такое сильное неудобство, что безотлагательно приводит в движение сложнейший механизм ответной реакции? Да, мы на рауте. Мы принимаем некие правила, подразумевающие идеальное состояние нашего платья. Мы полны благостных намерений и уважения к себе и окружающим! Но намерения не объясняют причинность поступков. А если это не раут, а нечто совершенно не обязывающее к высоким свершениям? Городской автобус, например. А на рукаве пальто – эта чёртова соринка. Сдуем ведь. Просто потому, что раздражает. А кого не раздражает, тот не сдует. Вы же не станете отрицать, что нечто подобное произошло и с Вами при обнаружении соринки, изображённой на обложке этой книги? Так что же и почему вызывает такие реакции? Что нас выводит из зоны психологического комфорта, и заставляет экстренно принять меры для возврата в неё, или оставляет равнодушным, не провоцируя никаких мер?

Или взять простые трусы и бюстгальтер! Чем таким особенным они отличаются от купальника, что принуждает женщину на пляже строго блюсти их целевое использование. Ведь ровно те же полтора грамма ткани! Та же, в общем-то, плотность и тот же покрой! Только не нужно говорить о функциональном различии. Оно не критично. Дело в обыкновенной стеснительности или стыде. Бельё плотно надето на ассоциацию «трусы – трусики – эротика – интим – публичность – мораль». Нарушение этой цепи вызывает психологическую травму. То есть, опять же выводит из зоны комфорта. Но что выводит? Какая такая сила?

Или вот ещё. Мы проходим некое тестирование, и нам предлагают продолжить ряд чисел «20; 22; 24; 26…» Мы легко находим отчётливую закономерность и ей во славу дорисовываем «28». И это правильное решение. Хотя, правильным оно будет и с любым другим числом, потому что нам предложили просто продолжить ряд, а не продолжить его сообразно видимой логике. Если бы вместо «28» мы дорисовали «228», то появилась бы всего-навсего новая логика, новая закономерность, но решение бы удовлетворяло условию задачи. Мы остались в своей зоне комфорта, что и определило наше поведение. Но и тот, кто ею пожертвовал, раскусив подвох в задаче, на самом деле, ничем не жертвовал. Его зона комфорта и не менялась, так как она изначально была привычкой нестандартного мышления.

Во всех приведённых случаях срабатывал один и тот же стимул, обеспечивающий различие в принятии решений. Стимул этот способен заставить нас в ответ на услышанную фальшивую ноту выстрелить в пианиста; он направляет религиозного фанатика и рядового обывателя; он руководит усердием наркомана и любовника, учёного и маньяка. Любое прямое или опосредованное действие человека ведомо этим стимулом. Так что же он такое, заставляющее нас покидать свою зону комфорта; возвращаться в неё или удерживаться в ней; осмысленно или бессознательно усложнять и упрощать её?

Размышления на этот счёт психологов и этологов сразу отнесём к упражнениям, отвлечённым от темы, ибо они, вскрывая причины поведения человека, наглухо молчат о причине этих причин. Так же поступим и с поднявшим на знамёна голую физиологию бихевиоризмом, за что и получившим заслуженное место на свалке. Да и нейронауки, и все пласты биологии, догрызшие человека до «корпускул», так и не удовлетворили нас ответом. Но она не может не быть, эта таинственная сила, владеющая человеком, коль все другие не то, что не коснулись, а даже не видят ещё дна причинно-следственного океана. Продолжим же поиск! И да сделается слух наш нечутким только к скептическому хохоту Демона Лапласа!

Всякий младенец, хоть недолго живший в Петушках и ожидавший там приезда своего московского папы, знает (кроме буквы «ю»), что такое ноцицептор. Ночью разбуди – выпалит безо всяких справочников: «ноцицепторы – это болевые рецепторы, стимуляция которых приводит к возникновению боли. Они представляют собой высокопороговые сенсоры различных (химических, термических, механических и др.) повреждающих факторов. Уникальная особенность ноцицепторов, которая не позволяет отнести их, например, к высокопороговым терморецепторам, состоит в том, что многие из них полимодальны: одно и то же нервное окончание способно возбуждаться в ответ на несколько различных повреждающих стимулов»