В начале было воспитание
Шрифт:
На сеансах психотерапии А. постоянно ощущал кошмарное убожество своей жизни, первопричиной которого была позиция его отца. От мальчика требовалось быть таким же добрым, вежливым и благородным, как отец, никогда не плакать, никого не критиковать, ничего ни от кого не требовать, всегда быть довольным и помнить о «тех, кому еще хуже, чем тебе». Ранее неведомое чувство глубокого возмущения заставило А. по-новому оценить свое детство и увидеть, что все, не совпадавшее с представлениями отца, безжалостно искоренялось. И лишь после того, как душа А. восстала (раньше он срывал гнев на собственном сыне, используя механизм отщепления и проекции), он увидел другую ипостась своего отца. Никто не смог рассказать ему о ней. К пониманию истины он пришел сам через пережитые боль и ярость. Скрытые черты психики отца оставались тайной для всех, проявившись лишь в неврозе навязчивого состояния,
Вернув себе детские ощущения, А. смог понять, какие эмоции испытывал в детстве его отец. Он спросил себя: «По-христиански ли поступили мои дедушка и бабушка, отправив в Европу своих восьмерых детей и со спокойной совестью продолжая проповедовать в Африке извечную христианскую заповедь „Возлюби ближнего своего как самого себя“. Интересно, задавал ли себе такой вопрос их сын, т.е. мой отец, и не следовало ли ему поставить под сомнение не только их искренность, но и сам смысл такого рода деятельности, которая оборачивается откровенной жестокостью по отношению к собственным детям?» Но его строгая и глубоко верующая тетя, у которой он жил, никогда бы не допустила таких сомнений. Она бы быстро выгнала его из дома. Что же оставалось делать шестилетнему мальчику, родители которого находились в нескольких тысячах километров от него? Естественно, он был вынужден поверить в Бога, потребовавшего таких странных и непонятных жертв (и это оправдывало в его глазах поступок родителей). Он заставил себя демонстрировать приверженность христианской вере и показной оптимизм. Он должен был постоянно помнить об оказанных ему услугах и никому не быть в тягость, чтобы, не дай Бог, не прослыть неблагодарным. И характер у него всегда должен быть легким, спокойным. Иначе он не будет любим, иначе ему просто не выжить.
Как только такой человек сам становится отцом, на него наваливаются события, грозящие обрушить с таким трудом возведенное здание. Он видит перед собой живое существо и понимает, каким может быть человек, если ему не мешать. Но тут вдруг к этим мыслям примешивается страх: «Нет, такого не должно быть! Ведь если оставить ребенка таким, какой он есть, то тогда получается, что я сам напрасно пожертвовал собой, отвергнув собственное Я. Разве можно воспитывать ребенка без принуждения и подавления его воли, без испытанных веками средств борьбы с его эгоизмом и упрямством? Родители даже в мыслях не могут позволить себе такие вольности, иначе они окажутся в весьма затруднительном положении и потеряют почву под ногами». А такой почвой является традиционная идеология, в которой подавление живого начала в ребенке и манипулирование им представляют высшую ценность.
Все вышесказанное относится к отцу А. (Его мать также воспитывалась в духе этой идеологии, но я ограничилась анализом поведения отца, т.к. в случае с А. именно он сыграл главную роль.)
Он сразу же попытался установить контроль над естественными потребностями новорожденного, и довольно скоро последний подсознательно воспринимал это как должное. Вместе с женой он активно 5 приучал младенца к чистоте и аккуратности, а когда крохотный А. в неурочный час криком просил есть, «лаской» отвлекал его. Ведь кормить младенца следовало только в определенное время и строго по правилам. Когда А. подрос и, скажем, отказывался от какого-нибудь блюда или, напротив, «слишком жадно» ел, или «неподобающе» вел себя за столом, родители ставили его в угол, а сами продолжали преспокойно поглощать пищу. Вероятно уже тогда А. мучила мысль, почему и за какие грехи любимые родители так отдалили его от себя.
А. не помнит, чтобы отец хоть раз бил его. Однако отец, даже не сознавая этого, обращался с ним жестоко потому, что тем самым хотел заглушить в себе душевную боль. Он хотел сделать из него «довольного жизнью ребенка», т.к. в нем самом в глубине души продолжало жить маленькое беззащитное существо. Он систематически пытался убить в своем первенце все живое. И если бы сохранившиеся остатки живого начала не нашли прибежища в неврозах навязчивого состояния и не давали бы таким образом знать о себе, душа сына была бы по-настоящему мертва, А. представлял бы собой только бледную тень отца, не имел бы собственных потребностей, не способен был бы на бурный всплеск эмоций и страдал бы от депрессий, т.к. внутри его царили бы пустота и страх перед собственными комплексами. Благодаря психоанализу А. в возрасте сорока двух лет наконец понял, каким он был живым, любознательным, умным ребенком, какое он имел чувство юмора, и осознание этого пробудило в нем творческие силы. Со временем А. стало ясно, что неврозы, с одной стороны, явились следствием подавления живого начала его подлинного Я, а с другой — отражали конфликты, вытесненные в подсознание отца и потому раздиравшие его душу. Они выдавали всю шаткость религиозных убеждений отца, всю жизнь страдавшего от невозможности открыто усомниться в религии. Сумей он это сделать, его сын имел бы шанс начать жить собственной полноценной жизнью, не прибегая к помощи психоаналитика.
Воспитывать нужно не детей, а самих воспитателей
Читатель уже, конечно, давно заметил, что принципы «черной педагогики» свойствены всей педагогической науке в целом, хотя в наши дни они выражаются в весьма завуалированной форме. Я рекомендую читателям обратиться к книгам Эккехарда фон Браунмюля, поскольку в них достаточно аргументировано разоблачается вся абсурдность воззрений адептов современной педагогики и дано подробное описание их жестокого поведения. Могу лишь добавить: я не разделяю его оптимизма, т.к. считаю, что чрезмерная идеализация собственного детства сильно мешает родителям осознать свои ошибки и стать на путь исправления.
Я лично выступаю не против какого-либо конкретного направления педагогической науки, но против нее в целом. Не составляют исключения и антиавторитарные концепции. В основе моей позиции лежит мой опыт, о котором я скажу ниже. Но сразу же хочу подчеркнуть, что и «культ природы и естественности» Руссо не внушает мне ни малейшего оптимизма.
Во-первых, на мой взгляд, ребенок растет не в абстрактных «естественных» условиях. Его окружают вполне конкретные люди, референтные лица, чье подсознание оказывает значительное влияние на его развитие.
Во-вторых, педагогика Руссо по сути своей тоже направлена на манипулирование человеком. Правда, не все педагоги так считают, но Эккехард фон Браунмюль, долго занимавшийся этой проблемой, достаточно убедительно подтвердил правильность моего вывода. В качестве одного из доказательств он приводит отрывок из знаменитого произведения Ж.-Ж.Руссо «Эмиль, или О воспитании». Позволю себе также процитировать его:
«При воспитании идите окольными путями. И пусть воспитанник всегда полагает, будто это он ведет вас, а не вы его. Нет более совершенного метода подчинить себе его, чем создание видимости свободы. Так можно даже покорить его волю. Разве несчастный ребенок, который ничего не знает, ничего не может и ничего не в состоянии распознать, не всецело зависит от вас? Разве вы не распоряжаетесь полностью всем, что его окружает? Разве вы не в состоянии по собственному усмотрению распоряжаться его впечатлениями? Его занятия, игры, радости и горести — разве вы не можете подчинить их своим желаниям так, чтобы он даже не заметил этого? Безусловно, пусть он делает все, что хочет, но пусть хочет того же, что и вы. Пусть не делает ни одного шага, который не был бы заранее вами предусмотрен, пусть не раскрывает рот, если вы не знаете, что он хочет сказать» (цит. по: E.V.Braunm"uhl, 1979, S.35).
Мое глубокое убеждение в том, что любое воспитание приносит вред, основывается на следующем опыте: все педагогические рекомендации более или менее отчетливо свидетельствуют, что за ними скрываются многочисленные, по-разному выраженные потребности воспитателей, удовлетворение которых лишь препятствуют свободному развитию детей. Это происходит даже в тех случаях, когда взрослые искренне убеждены в том, что действуют исключительно в интересах детей.
Вот перечень этих неосознанных потребностей:
1. Заставить других страдать за собственные унижения.
2. Получить возможность на кого-то изливать отрицательные эмоции, вытесненные в детстве в подсознание.
3. Иметь под рукой живое существо — объект для манипулирования.
4. Не допустить прорыва вытесненного в подсознание в сознание, т.е. не позволить лишить себя иллюзии относительно собственного, якобы счастливого детства (это выражается опять-таки в неосознанном желании подтвердить правильность родительских принципов воспитания путем их применения на собственных детях).