В начале пути [сборник рассказов]
Шрифт:
— С берега в реку, и концы в воду, — Витя предлагает.
— Надо в такое место ехать, где и искать не рискнут, — отвечаю.
— В Кремль? — Самоделкин ехидничает.
— Типа того. За завтра деньги по счетам распихаем? — интересуюсь.
— Запросто, до обеда успеем, — уверяет меня напарник. — Деньги настоящие.
— Пойдем двумя машинами, — говорю. — Ты на трофейном будешь ложный след оставлять, а я боеголовки спрячу.
— Да зачем козе баян? — спорит Витенька.
Не стал я ему об ответственности перед
— Ты видел, сколько денег за них дали? — просто напоминаю.
Этот аргумент Вите понятен.
— Ты только их укрой надежно, — озаботился сразу.
— А то. Встречаемся в Брянске и идем в Припятские болота. Там машину топим, пусть достают, любопытные товарищи и господа. А мы с тобой…
— В Турцию! Там система «все включено»! — кричит радостно Самоделкин.
— Согласен, лишь бы ты был счастлив, — киваю. — Спать пошли, банки через три часа уже откроются.
Взял пулемет привычно в руки, и к лежаку пошел. Сегодня будет нелегкий день. Первый за восемнадцать лет, когда все решения буду принимать я сам.
За дверью кабинета, где я обитал последние три года, раздался дробный топот. Так по институту бегал только мой ассистент — аспирант Владимир, человек, в общем-то, уравновешенный, но сильно волнующийся, когда предстояла работа. По скорости перестука Володиных ног можно было судить о степени его заинтересованности в случившемся. Сейчас аспирантская пробежка напоминала пулеметную очередь — что-то очень интересное намечается.
— Что там? — я отвернулся от компьютерного монитора и посмотрел на ворвавшегося Володю. — Привезли кого?
— Да, — аспирант поправил сползающие на нос очки-кругляшки и затараторил, — Неизвестный мужчина, примерно тридцати лет, европейского типа, падение с высоты, Зэ-Че-Эм-Тэ, адреналин и мезатон рекой, ритм свой, пневматоракс, интубирован…
— Я все понял! — пришлось мне прервать моего не в меру говорливого помощника. — Когда упал?
— Минут сорок назад. Вероятно, суицид. — это аспирант договаривал уже на ходу, пытаясь догнать меня, спешащего к умирающему пациенту.
Вы спросите, кто я? Отвечу: нейрофизиолог, профессор, и вообще — светило мировой науки. Ну, так про меня говорят. За глаза, конечно. В глаза — все гораздо серьезней. В глаза говорят «профессор». И все.
Некоторые называют меня по имени, что, в общем-то, у нас не приветствуется. И работаю я не где-нибудь, а в НИИ, который занимается проблемами сознания, высшей нервной деятельности и мыслительного процесса. Институт настолько закрытый, что я даже названия его не знаю. И штата у нас нет. Все сотрудники числятся по другим ведомствам. Я, например, зарплату получаю в «Институте Проблем Мозга». Правда, о том, что я там на окладе, знают только кадровик — суровый мужик, бывший особист — и расчетчица, которой вообще все равно, что за фамилия
Пока мы шли по коридору, аспирант успел рассказать, что мужчина, которого нам привезли, грохнулся с шестого этажа и удивительно удачно (для нас) приземлился. Ну, удачно или нет, это мы сейчас выясним.
Реанимационная палата, рассчитанная на четырех пациентов, сегодня утром еще пустовала. Сейчас же вокруг одной из коек суетились врачи — два анестезиолога-реаниматолога, один нейрохирург, травматолог. Весь паноптикум, короче. Я заметил на голове пострадавшего резиновую сеточку с электродами — ЭЭГ сняли, значит. Молодцы, шустро работают.
Медсестры подключали к пациенту катетеры и кожные электроды, аппараты что-то возмущенно пищали, индикаторы на них ехидно перемигивались. Одним словом — работа кипела. Коллеги мужественно боролись за жизнь нашего возможного подопытного. Говорите, что опыты на людях запрещены? Запрещены, конечно. Только, если нельзя, но очень хочется, то немножко можно. Парень и так помрет, ясно как день, а науке он еще может пользу принести. Так что, цель оправдывает средства, как говорили иезуиты, средневековые мракобесы и вообще — просвещенные товарищи.
Ну, не буду отвлекать коллег. Минут пять у меня есть, пока тело в пристойный вид приведут. Я лучше всякие кривульки посмотрю. Энцефалограмму, например.
Энцефалограмма, надо сказать, мне понравилась — мозг собирался отойти в мир иной, оставив нам на растерзание бренное тело. Хорошо. То, что нужно. Я потянулся к трубке внутреннего телефона: надо предупредить, чтобы готовили операционную. Надеюсь, сегодня все сложится удачно. Возможно, даже получится соединить этот мозг с механической рукой. И, возможно, система будет работать, какое-то время.
Говорите «фантастика», «не может быть», «неживое и живое нельзя соединить»? А вот не угадали, господа, «созданные по образу и подобию»! Можно. Все можно, если осторожно! Приходите, я вам крысу покажу с механической лапкой вместо одной из живых. Она (крыса) даже тридцать часов после операции прожила. Собачка, опять же, с железным хвостом, тоже… Издохла… Но хвост какое-то время работал, повинуясь приказам собачьего мозга. А вы говорите «Робокоп — фантастика»! Не фантастика это, а недалекое будущее.
Неожиданно со стороны пациента раздался злобный вой — фибрилляция. Я поднял глаза от распечаток: по кардиомонитору, где недавно зеленым отображался нормальный сердечный ритм, теперь бежала зеленая пила. Умирать собрался наш подопытный. Нет, так не пойдет! Реаниматологи были со мной солидарны:
— Заряжай двести! — это Иван, мой однокашник, стоя с утюгами дефибриллятора, командовал медсестре.
— Готово! — худенькая как тростинка, большеглазая медсестра с детским личиком успешно перекричала рев тревожной сигнализации.