В небе Балтики
Шрифт:
"Опять потеря. Кого же теперь не стало?" — спрашивал я себя. Это станет известно только на аэродроме.
После посадки я увидел группу летчиков, окруживших гвардии лейтенанта И. А. Шестакова, который о чем-то оживленно рассказывал.
Увидев меня, он весело воскликнул:
— Здорово мы рубанули их, товарищ гвардии капитан. Оказывается, не так уж страшен черт, как его малюют!
— Хорошо, что ты еще раз убедился в этом, — похвалил я летчика.
— Идем докладывать на КП, — позвал меня Кабанов.
Полет был
Но даже такие результаты не очень радовали. С задания не вернулся экипаж гвардии старшего лейтенанта Ф. Н. Меняйлова. Он состоял из смелых, опытных и закаленных воинов. Заместителю комэска Ф. Н. Меняйлову, его штурману С. К. Лисову и стрелку-радисту П. Ф. Симоненко не раз приходилось попадать в сложные переплеты, и всегда они находили правильный выход.
Во время январских боев под Ленинградом самолет Меняйлова противник поджег над целью. Летчик посадил горящую машину в тылу врага и через четыре дня привел невредимый экипаж в родной полк. В июле самолет Меняйлова, подбитый над Коткой зенитным снарядом, внезапно свалился в штопор. Положение казалось безнадежным, но летчик почти у самой земли вырвал полуразрушенную "пешку" из штопора. Больше того, он дотянул ее до острова и посадил на аэродром.
И теперь мы надеялись, что Меняйлов со своими друзьями обязательно вернется. Но наши надежды не оправдались.
Заря победы
Ветер с моря
Снова шагаю по знакомым улицам Ленинграда. Не был здесь почти год, с тех самых пор, когда наш полк перелетел на запад вслед за наступающими войсками. Город быстро восстанавливался, следы блокады постепенно исчезали. Чистые улицы оглашались звоном трамваев, гудками автомашин и несмолкаемым говором людей.
В Ленинград я прибыл вместе с экипажем. Нас послали сюда за самолетом, который находился в ремонте. Нужно было проверить его в воздухе и перегнать в полк. Пока механик принимал машину, я решил навестить Клаву Шуянову и узнать последние новости о Николае. Он очень долго лежал в госпитале.
Свернув за угол, я оказался у подъезда дома, в который мы с друзьями нередко наведывались в дни блокады, когда наш полк базировался здесь поблизости. Дверь отворилась, и я увидел Шуянова. В штатском костюме он никак не походил на прежнего лейтенанта с позолоченными погонами. Удивленный моим внезапным появлением, он долго не мог прийти в себя. Молча стоял Николай, одной рукой опираясь на палочку, а другую прижав к груди, будто желая успокоить сердце.
— Ты ли это? — еле слышно произнес он. И после небольшой паузы вдруг громко воскликнул: — Андрюха!
Мы обнялись. Глаза Николая быстро повлажнели, он с трудом сдерживал слезы.
— Не думал застать тебя дома, — сказал я.
— Только вчера из госпиталя, отпустили с сынишкой повидаться.
Шуянов как-то неуверенно сделал шаг и пошатнулся. Я успел поддержать его.
— Никак не привыкну к новому протезу, — подчеркнуто весело произнес Николай. Помолчал немного и совсем другим, глуховатым голосом добавил: Знаешь, почти год прошел с тех пор... А мне кажется, будто все это случилось только вчера.
Сердце мое сжалось от обиды за друга.
— Не думай об этом, — успокоил я его.
— Легко сказать — не думай. А это, — хлопнул он себя по протезу, постоянно ноет и — напоминает мне, кто я.
— Не ты же виноват в этом.
— Я летать хочу! Понимаешь? Летать! — крикнул Николай. — Не могу жить иначе.
— Люди везде нужны, — уклончиво отозвался я. — Но сначала нужно вылечиться.
И тут же почувствовал, что говорю не то. Но как его утешить?
А Шуянов все так же с надрывом продолжал:
— Оставаться здесь в тылу, когда там умирают люди? Нет, не соглашусь. Иначе потом буду презирать себя всю жизнь.
Ему трудно было возразить.
— Ты надолго в Ленинград? — немного успокоившись, спросил Шуянов.
— Дня на два. За самолетом прибыл. Облетаю его здесь и погоню в Паневежис.
Николай задумался. Потом вдруг выпрямился и решительно сказал:
— Я лечу с тобой в полк. Возьмешь?
— Конечно! — как-то машинально ответил я. — Готовься.
Тогда я не знал о заключении, которое врачи дали Шуянову. Он освобождался не только от летной, но вообще от воинской службы. Об этом и позже никто из однополчан не узнал, поскольку Николай никому не показывал медицинской справки.
К полетам Шуянова, конечно, не допустили, но предложили ему штабную работу. Он согласился. Может быть, потому, что во время полета со мной сам убедился, как трудно действовать в воздухе штурману с одной ногой. Ведь он ни минуты не сидит спокойно на месте. То следит за местностью и сличает маршрут с картой, то орудует прицелом и бомбосбрасывателем. Особенно трудно ему стоя вести огонь из пулемета.
Итак, Николая Шуянова назначили адъютантом эскадрильи. И он как-то сразу обрел душевное равновесие, на время забыл даже несчастье.
Из-за густых туманов и снегопадов полеты прекратились. Но мы все равно ежедневно приезжали на аэродром и сидели здесь в полной готовности.
Однажды вот в такую ненастную погоду в гости к нам приехал Сергей Петрович Голубев — отец нашего комэски, погибшего под Ленинградом в январе 1944 года. Он был невысокого роста, с живыми выразительными глазами на обветренном морщинистом лице.
Заместитель командира полка по политической части гвардии майор Т. Т. Савичев представил гостя, и у нас сразу завязалась непринужденная беседа. Мы рассказали Сергею Петровичу, как воевал его сын, как горячо он любил свою Родину.