В небе Балтики
Шрифт:
. Около двух часов Сазонов лежал в кустарнике, обдумывая, как лучше выйти из создавшегося положения. Солнце поднялось уже высоко. Внимательно прислушиваясь к различным звукам и шорохам, он вдруг уловил доносившийся издалека знакомый мотив. Сначала он слышался очень слабо, потом, видимо подгоняемый попутным ветром, стал звучать все сильнее. "Боже мой! встрепенулся Николай. — Да это же "катюша"! Это же свои!"
Он вскочил и, прихрамывая, побежал навстречу песне.
— Руки вверх! — остановил его резкий окрик из-за кустов.
— Братцы! — воскликнул Николай.
— Руки вверх! — послышался в ответ все такой же строгий голос.
Сазонов нехотя поднял над головой грязные ладони и обиженно обронил:
— Свой я, понимаете?
— Там разберемся.
Внешний вид у Сазонова был действительно настораживающе подозрительным. Рваные штаны и рубаха пришлись ему не по росту. Борода отросла, как у старика.
Солдаты быстро обыскали стрелка-радиста, разоружили и повели в штаб. После непродолжительного допроса его направили в медсанбат. Там он и встретился с Мельниковым.
В медсанбате друзьям оказали первую медицинскую помощь.
Потом объявили:
— Поедете в госпиталь.
Как ни просили штурман и стрелок-радист отправить их в родной полк, врачи оставались неумолимыми. Друзей положили в лазарет. Но они не могли примириться с таким решением и ночью сбежали оттуда. Добравшись до ближайшей железнодорожной станции, беглецы .сели на попутный товарняк и вскоре прибыли в полк.
На рассвете, когда летчики еще спали, друзья перешагнули порог родного общежития.
— Ребята! Мельников и Сазонов вернулись!
Эта новость моментально облетела весь полк. Как по тревоге, сбежались люди. Они жали друзьям руки, обнимали их, целовали. Измученные и исхудавшие, Мельников и Сазонов на вопросы отвечали вяло, улыбаясь через силу. Им хотелось спать, только спать.
Больше месяца прошло с тех пор, как мы с Губановым, завершив лечение, вернулись в полк. А в летной столовой и в полковом штабе по-прежнему висели плакаты, посвященные подвигу экипажа гвардии капитана Ю. А. Кожевникова. Их специально не снимали со стен, чтобы молодые летчика запомнили героев своей части.
А Мельников и Сазонов после лечения и отдыха возвратились в родной полк и продолжали воевать. Они совершили еще десятки боевых вылетов на пикирующем бомбардировщике.
Обновленная слава
Несмотря на осень, в Прибалтике удерживалась хорошая погода. Заправленные горючим и снаряженные бомбами самолеты стояли на бетонке в полной готовности, по команды на вылет почему-то не поступало. Было в этом что-то странное. Однако летчики, как ни в чем не бывало, сидели в сторонке курили и балагурили.
— Садись, Ваня, чего стоишь? — дернул за рукав своего друга гвардии старший лейтенант А. П. Аносов.
Иван Шестаков молча курил. Сделав
— У него фурункул вскочил, — выдал его тайну гвардии лейтенант С. М. Сухинин.
— А, вот оно что, — не унимался Аносов. — Значит, сидеть не можешь? Тогда ложись. Лежать лучше, чем сидеть.
Все захохотали. А Аносов вдруг достал из бокового кармана фотокарточку и начал ее рассматривать. Через плечо друга Степан Сухинин тоже взглянул на фото, на котором была молодая девушка в белом платье, с веселыми чуть озорными глазами.
— Красивая. Сколько же ей лет? Как величать?
Все потянулись к Аносову.
— Женей звать. Двадцать лет, — ответил Александр.
— А ты уверен в этом?
— Чудак, с третьего класса знаком.
— А девчонки со второго класса начинают скрывать свой возраст.
Аносов сразу же убрал фотографию в карман. Мы знали, что до войны Саша жил в Ставрополе. Там и осталась его Женя. От нее часто приходили письма, теплые и ласковые, с искренними заверениями, что ждет и верит.
— Такая погода, а не летаем. Ну чего мы ждем? — сказал Аносов, чтобы переменить тему разговора.
— А сам ты не догадываешься? Ждем, пока у Ивана Шестакова фурункул пройдет, — сострил Сухинин.
Все засмеялись.
— Ты лучше расскажи, как тебя на курорт посылали, — вступил в разговор наконец Шестаков.
Сухинин на вечерах самодеятельности частенько выступал с юмористическими рассказами на украинском языке. Все, кто сидел в зале, животы надрывали от смеха.
— Расскажи, Степан. Не ломайся, — начали просить ребята.
Сухинин готов был уже начать свой рассказ, как внезапно, словно из-под земли, появился командир эскадрильи гвардии капитан К. С. Усенко.
— Есть новость. Кончай баланду травить, — сказал он, нарочито подбирая морские выражения. — Всем приготовиться к отъезду в кубрик. Машины сейчас подойдут.
— Почему в кубрик? Зачем? — посыпались вопросы.
— Меня ни о чем не спрашивайте. Все узнаете потом.
Непривычно было ехать днем по городку. Обычно мы проезжали его поздно вечером или рано утром, но всегда в темное время. Сейчас же сияло яркое солнце, придавая этой поездке праздничность и какую-то таинственность.
— Что бы это могло значить? — рассуждал Аносов.
— Что бы там ни значило, а я, как приеду, сразу спать завалюсь, объявил Степан Сухинин.
— Что ты, спать. Свадьбу будем играть, — пошутил Шестаков. — К Аносову Женя приехала.
— Болтун ты, Иван, — обиженно буркнул Аносов.
— "Эх, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы..." — громко запел Сухинин.
Завернув во двор общежития, автомашины остановились.
— Забрать туалетные принадлежности и через десять минут снова быть в машинах, — объявил Усенко, выйдя из кабины.