В неизведанные края. Путешествия на Север 1917 – 1930 г.г.
Шрифт:
Несомненно, это следы какой-то арктической драмы! В двух шагах к востоку я нахожу и более серьезные доказательства: теплая куртка на вате, тяжелая от воды, и белый бязевый мешок с дробовыми патронами. В карманах куртки документы на имя чукчи Рольтыкая, выданные в Певеке, и записка, адресованная фактории на мысе Биллингса, из которой явствует, что Рольтыкай ездил туда за грузом. Записка, к сожалению, не датирована, и нельзя определить, когда ездил Рольтыкай.
В гальке и вблизи берега под водой больше нет ничего интересного, и я иду дальше, захватив документы Рольтыкая. Когда погиб он и погиб ли? Очевидно, что не зимой: кто же зимой снимает с себя
Мрачные утесы, низкие серые тучи, туман на море, неумолчный прибой, тяжелые массы снега, нависшие на склоне над головой, невольно заставляют рисовать себе потрясающую картину крушения, людей, барахтающихся в ледяной воде, опрокинутую байдару.
Но, забегая вперед, я успокою читателя: в Певеке, когда я принес в райисполком документы, меня встретили очень спокойно и рассказали, что Рольтыкай ездил на мыс Биллингса зимой, на собаках и, испугавшись чего-то, бросил весь свой груз под утесом, где его потом и занесло снегом. Так рушились все мои детективные догадки.
Дойдя до последних утесов, я карабкаюсь по громадным глыбам мыса, под тяжелыми навесами скал. Сверху бросаются на меня чайки, крича отвратительными хриплыми голосами: они защищают своих птенцов, которые бродят под утесом. Последние уже величиной с взрослую чайку, но неповоротливые, пухлые и серые – гораздо темнее своих белых матерей. Птенец спокойно глядит круглым глазом на подходящего человека, повернув голову в профиль, и, только когда приблизишься на 2–3 метра, он степенно, но как-то боком сходит к воде и отплывает, не проявляя никаких признаков волнения. Матери беспокойно носятся над водой, их крики разнообразны: то это нежный призыв к птенцу, то резкие, отпугивающие меня крики; иногда эти крики явно обращены к другим взрослым чайкам.
Один из следующих дней я посвящаю экскурсии в глубь страны, вверх по речке Куйвивеем. Для того чтобы составить представление о геологическом строении этого района, надо пересечь прибрежную гряду и добраться до гранитного массива, лежащего в водораздельной части хребта, выяснить значение этого массива в геологической истории страны, узнать, какие металлы он мог принести с собой.
Побережье покрыто густым туманом. Не видно ни гор, ни моря, едва белеют сквозь мглу белые призраки льдин. Но как только отойдешь километра на два от моря в глубь страны, туман остается позади, становится тепло, солнце греет вовсю. Идти вверх по долине речки легко и приятно: болот мало, нога не грузнет между кочками, быстро шагаешь по старым галечникам, заросшим травой.
Тихо. Лишь изредка запищит суслик и, повертев головой, быстро скроется в норке; этих норок очень много. Часто попадаются более крупные норы песцов; многие из них разрыты как будто лопатой, и земля разворочена по сторонам – это охотился бурый медведь. Медведей здесь немало, и часто видишь их помет, но сам мишка очень осторожен, издалека чует человека и, наверно, сидит сейчас где-нибудь на сопке за камнями, высовывая черный нос и нюхая воздух.
В верховьях речки крутые осыпи гранитных глыб, а на дне долины – болото, низкий ивовый кустарник. Здесь можно уже набрать сухих веток и развести костер. На Чукотке летом во многих местах можно найти топливо для костра: в глубине страны на дне долин по рекам много кустов, и лишь наиболее высокие перевальные
К ночи я возвращаюсь назад; хотя по ночам уже темнеет, но все же можно различить, куда ступать. Для дальних экскурсий по тундре мы надеваем чукотские черные «голые» торбаса. Высокие голенища их сделаны из скобленой нерпичьей кожи, пропитаны нерпичьим жиром, действительно непромокаемы, и весят они очень мало. Подошва из кожи морского зайца (лахтака) очень тонка и поэтому непрочна: даже в тундре сносишь торбаса за десять дней. Но зато идти в них легко, и сегодняшний мой переход в 45 километров не кажется мне тяжелым.
В два часа ночи я погружаюсь опять в густой туман побережья и бреду по гальке вдоль озера к палатке. Все спят, но в одном котле оставлен суп, в другом – большая порция компота.
За четыре дня мы закончили работу в районе новой стоянки.
Ковтун зарисовал горы для своей карты, а я сделал маршруты вдоль берега и в глубь страны; изучены гранитные массивы, сделаны пробные промывки песков на речках, текущих из них. Теперь надо возвращаться в Певек, чтобы исследовать Чаунскую губу. Но не тут-то было: прибой и пляшущие у берега льдины не позволят отчалить. А там, на западе, суровый мыс Шелагский, у которого при этом непрерывном восточном ветре прибой громоздит, наверно, целые горы.
Мы ждем день, другой. Ковтун и Выголка – охотовед Певекской промыслово-охотничьей станции, который поехал с нами, чтобы ознакомиться с полярным побережьем, – намерены отсюда пройти прямо через горы в Певек – всего около 100 километров. Ковтун хочет заснять эту область для нашей карты, а Выголка – изучить места обитания песцов и другого зверя вдали от моря. Этот пешеходный маршрут займет дней шесть. Им хочется уйти поскорее, пока нет дождей, но я их не отпускаю: нам втроем очень трудно будет справляться с тяжелой шлюпкой; может быть, если шторм усилится, ее придется вытаскивать далеко на берег.
Этот год – один из очень редких для побережья между Шелагским мысом и Ванкаремом, когда океанские волны могут свободно обрушиваться на берег. Обычно здесь дрейфуют льды, полыньи между ними незначительны и волна ничтожна. Поэтому самое лучшее судно для плавания в этих водах – чукотская байдара, легкая лодка, сделанная из моржовых кож, натянутых на тонкий деревянный остов. Она делается разной величины – от самых маленьких, в одну или две моржовых кожи, и до громадных, поднимающих больше тонны груза. Но в этом году для байдар плавание очень трудно. В сентябре две байдары, шедшие из Певека на мыс Биллингса с несколькими русскими и чукчами, едва обогнув Шелагский мыс, были выброшены прибоем на берег, и весь груз подмечен, а люди вернулись обратно, не рискнув двигаться вдоль открытого берега.
Другая авария произошла с учителями, направляющимися из Певека к устью Колымы, чтобы оттуда проехать на реку Малый Анюй. Их вельбот был разбит прибоем на мелях западной части Чаунской губы у озера Айона; учителя долго сидели на косе, на месте крушения, и, чтобы согреться, жгли понемногу вельбот. Потом им пришлось уйти пешком на запад; только возле реки Раучуван они встретили катер с Медвежьих островов, который и увез их на Колыму.
Первых русских мореплавателей Шелагский мыс встретил также очень сурово: в 1648 году один из кочей, сопровождавших Дежнева в его походе к Берингову проливу, разбился в самом начале плавания у мыса Шелагского. Люди, по-видимому, спаслись и пересели на другие кочи.