В неизведанные края
Шрифт:
По мере того как мы приближаемся к Верхоянскому хребту, количество весенних наледей все увеличивается. Мои русские спутники начинают приходить в отчаяние; кажется, что впереди предстоит бесконечная борьба, что мы никогда не дойдем до Оймякона, а ведь мы должны достигнуть его самое позднее в начале мая. Сейчас, еще не дойдя до Верхоянского хребта, мы делаем в сутки иногда не больше 10–15 километров, тратя большую часть дня на вытаскивание нарт из снеговой каши и отыскивание проходов через опасные места. Олени выбиваются из сил. Проводники бродят все время по колена в холодной воде (по ночам морозы доходят до 40 градусов), и даже Александр, привыкший к здешним дорогам, начинает унывать.
Он говорит: «Один олень сила кончал. Много олень сила кончал. Все свалом помирать будем – проводник, олень свалом».
Но на эвенов эти наледи не производят никакого впечатления. Голиков в самые трудные моменты так же весело ноет песни, прыгает и танцует, как это он делал на хорошей дороге.
Через три дня после выезда с устья Хандыги мы вступаем наконец в Окраинную цепь Верхоянского хребта. Долина Хандыги здесь сразу суживается и идет то вдоль подножия, между параллельными цепями, то пересекая их. Вскоре после вступления в горы можно заметить на склонах ясные следы ледниковой деятельности. Сначала это курчавые склоны – отшлифованные льдом выступы скал на склонах долин, а затем ригели – пороги, перегораживающие дно долины; через эти пороги когда-то круто спускался ледник, образуя ледопады. Теперь река проложила в ригелях узкие ущелья. Знаменитое ущелье Юн-Кюрме, выше устья Куранаха, в котором в 1926 году три наших нарты провалились в воду, также прорезает ригель.
При входе в ущелье лед покрыт на 20–30 сантиметров водой. В самой середине ущелья на маленьком взлобке стоит большой чум Баишева, коричнево-желтый в лучах заходящего солнца. Сам Баишев, выехавший заранее с реки Томпо для заготовки оленей, встретил нас, в нескольких километрах не доезжая Юн-Кюрме. В чуме собралось человек десять эвенов – хозяев оленей, а вместе с ними их жены и дети, играющие возле чума в снегу.
Обычно сбор оленьего каравана продолжается очень долго: только часам к одиннадцати удается найти всех оленей и запрячь их в нарты. Но после Юн-Кюрме эта операция еще затянулась. Дело в том, что у годниканских эвенов было слишком мало ездовых оленей, они привели нам не только важенок (самок), но и диких, то есть неезженых, оленей. В это утро диких оленей должны в первый раз запрячь в нарты. Они были отпущены пастись с большими бревнами, привязанными к шее, но все-таки поймать их было очень трудно. За некоторыми, самыми дикими оленями эвены гонялись на лыжах в течение всего утра.
Окружив оленя с нескольких сторон, эвены бросают свой аркан «мамыкта» – длинный ремень, нечто вроде лассо с костяным кольцом на конце. Когда дикий олень пойман, его привязывают к дереву в ожидании отправки. Я пробовал подходить к такому привязанному оленю, чтобы его сфотографировать, но он тотчас начинал храпеть, биться и дико поводить своими красивыми темными выпуклыми глазами.
Наконец все олени пойманы и запряжены. Как только караван двигается в путь, дикие олени снова начинают биться и опрокидывать нарты.
В этот день нам нужно пройти верхнюю часть ущелья, также покрытую водой на протяжении нескольких километров; к счастью, вода нигде не достигает настила нарт. Выше ущелья лежит большой тарын. Как можно было видеть по стволам деревьев, мощность льда в этой наледи равна нескольким метрам. Выше тарына мы снова останавливаемся: здесь эвенам хочется провести два дня. Они смотрят на нашу экспедицию как на обычную кочевку и совсем не собираются торопиться.
Но в этом месте для стоянки есть серьезная причина: у важенок, которые шли с нами, начали рождаться оленята и как раз в Юн-Кюрме появилось на свет три олененка. Необходимо дать отдых важенкам, тем более что до сих пор они чрезвычайно добросовестно исполняли свои обязанности.
Оленята почти тотчас после рождения начинают проявлять инстинкты взрослого оленя. Хотя они еще не могут есть мох, но начинают уже копытить снег. Обычно на стоянках они лежат, свернувшись возле матери, иногда встают на свои тонкие ножки и оглядывают людей мутными и еще бессмысленными глазами. Важенка ревностно охраняет своего олененка и с яростью бросается на самцов и собак, которые приближаются к нему. Самцы сейчас уже потеряли свои рога, и у них начинают расти новые – нежные, пушистые и толстые. Важенки же до мая сохраняют старые рога, необходимые для защиты детей.
Две маленькие эвенские собаки и наш громадный Чонка трусливо убегают, как только к ним приближается важенка с опущенной рогатой головой. Чонка – большой пес из якутских лаек, родом с реки Чоны (приток Вилюя); он жил в базе Академии наук в Якутске и пристал к нашему каравану. Он очень оживляет наше путешествие и весело бежит то впереди каравана, то сбоку. Пока мы шли по населенным местам, он заводил оживленные знакомства и игры с местными псами или отыскивал где-нибудь в кустах куски заячьих тушек, брошенных якутами, и тащил их с собой, ложась время от времени на дорогу, чтобы закусить. Когда мы вступили в Верхоянский хребет, ему пришлось гораздо хуже: снег был слишком глубок, и, попрыгав без дороги несколько километров, Чонка смирился и поплелся уныло позади каравана. Сейчас на ночевках его преследуют важенки, и жизнь собаки стала очень печальной.
Наши проводники едут со своими семьями. Баишев везет с собой жену, а Голиков – жену, свояченицу и маленькую двухлетнюю дочь Лидию. Взрослые женщины правят оленями, ставят палатки (а жена Баишева – чум), готовят пищу. Все это входит в женские обязанности. Мужчины заняты мужским делом – охотой. Лидия едет закутанная в меха, но на стоянках она выползает в своем легком костюмчике, в кожаных штанах с широким разрезом сзади, и садится в снег играть. Она забавно подражает взрослым; как-то раз у костра она хотела выдернуть палочку, воткнутую в снег, и, когда та не поддалась, вытащила из чума тяжелый топор и пыталась рубить палочку под самый корень.
Переходя Верхоянский хребет, мы встретили несколько оленных караванов, идущих из Оймякона на Алдан. В одном из них мы увидели старых знакомых – «ученого» Евграфа Слепцова и бухгалтера. Они недавно были арестованы за растраты и хищения, и теперь милиционер вез их в Якутск.
Мы поднимаемся несколько дней вверх по Хандыге и затем по реке Кёбюме спускаемся в бассейн Индигирки. Это тот же путь, который мы прошли в 1926 году, но какая разница в впечатлениях! Тогда нестерпимый мороз, пар оленьего дыхания и окутывающий все полумрак вечных сумерек. А сейчас ясные солнечные дни, тающий снег, теплый, ласкающий встречный ветерок.
Но в мрачном ущелье Кюнгкюняс, несмотря на конец апреля, нас все-таки захватила пурга. Извилистое узкое ущелье с черными скалами, которые время от времени появляются среди вихрей снега, имело очень мрачный вид. Остановившись вечером на ночлег у выхода из ущелья, мы недосчитались одного олененка. Сейчас число новорожденных достигает уже шести, часть из них бежит за нартами, а более слабые едут на нартах, закутанные в шкуры. За ними присматривает Баишев. Бедный олененок отстал в пургу, и его мать напрасно кричала. Баишеву пришлось возвращаться обратно за потерянным олененком, которого он нашел в нескольких километрах от стана.