В неизведанные края
Шрифт:
Действительно, пересечение Чаунской губы – настоящий морской рейс. По расстоянию это все равно что переплыть Ла-Манш у Шербура, или южный конец Адриатики, или Баффинов залив в узком месте. Вследствие мелких глубин – не более 20 метров – волны в губе не такие высокие, как в открытом море, но зато круче и опасны для открытой шлюпки.
Чтобы защитить нашу короткую шлюпку от этих волн, мы по чукотскому обычаю надставляем брезентовую стенку – пока только с правого борта, со стороны самого страшного ветра. Если поднять эту полосу брезента, то борт повысится на 70 сантиметров и волны не так легко будут заливать шлюпку.
Мы весело идем по проливу между островом Большой Роутан и материком, держа курс прямо на вершину горы Наглойнын, которая виднеется на юго-западе за губой. Но при выходе из пролива нас встречает «мордотык» – свежий встречный ветер. Быстро нарастают волны, шлюпка круто прыгает вверх и хлопает днищем. Волны плещут через незащищенный брезентом борт. Предстоящие 100 километров кажутся неприятными. Лучше немного обождать.
Причаливаем у мыса Валькумей возле двух яранг. Пока мы с Ковтуном заняты изучением ближайшего склона горы, Денисов обивает брезентом левый борт шлюпки. К нам бредет унылый чукча, хозяин этих яранг, маленького роста, худощавый, но коренастый, с необыкновенными для чукчей черными усами на морщинистом лице. Он целыми днями сидит на берегу вместе со своей семьей и смотрит за сетью. Сеть метров двадцать длиной выдвигается на длинном шесте с берега в море, затем, как только рыба (голец) подойдет к сети, последнюю быстро подталкивают к берегу, действуя ею как неводом. Когда рыбы много, этот примитивный способ лова приносит хорошие результаты. Голец – крупная и вкусная рыба из семейства лососевых, весом от одного до пяти килограммов.
Чукча приносит нам маленьких полукопченых-полусушеных гольцов, мы даем ему взамен сухари.
К вечеру как будто стихает. У мыса Валькумей еще бегут ленивые волны, но дальше на юго-запад блестит ровная поверхность. Мы пускаемся в путь. Не надо даже поднимать наших брезентовых заграждений. Мотор стучит без перебоев, шлюпка бойко режет волны. На средних оборотах мы делаем 12 километров в час; нам надо часов восемь, чтобы пересечь губу.
Тихо. Нет даже уток: мы ушли далеко от берега. Только изредка высунется усатая голова нерпы и посмотрит на нас удивленными круглыми глазами. Она «выстает», по образному выражению поморов, высовывая из воды плечи, и плывет за нами, чтобы рассмотреть эту большую странную штуку, которая стучит и разводит волну.
Быстро темнеет, но на фоне неба виден ступенчатый силуэт горы Наглойнын. Сзади – профиль Певекской горы. Он никак не хочет уменьшаться, а профиль Наглойнын все еще низкий. Кажется, мы остановились в темной бездне – только черная поблескивающая вода и темное небо без звезд, и хотя нос режет воду, отбрасывая ее двумя пенящимися струями, но мы как будто не двигаемся. Временами налетает ветерок, легкая рябь или даже маленькие волны бегут нам навстречу.
Профиль Наглойнын в темноте так и обманул нас – казался все таким же маленьким, пока вдруг не пахнуло на нас холодом, весло при промере уткнулось в дно, и, едва успев остановить мотор, мы сели на камни у берега. Берег плоский, с камнями – шлюпка подходит плохо. До утра надо подождать, потом выберем место получше. Над берегом поднимается мерзлый обрыв-оплывин торфяной почвы в несколько метров высоты, а над обрывом – кочковатая тундра. В темноте натыкаемся на бревна – есть плавник, можно погреться. Скоро под толстым стволом запылал огонь, и, сидя возле чайника, мы с гордостью обсуждаем подробности ночного перехода: можно будет утереть нос певекцам!
Гора Наглойнын стоит, так же как и Певекская, на краю губы, высоко возвышаясь над лежащей к югу холмистой страной, и на ней постоянно образуются облака, переползающие то на юг, то на север. Вскоре с севера наползает туман, закрывающий и гору и все кругом. Местное ли это образование или туман охватывает большое пространство? Стоит ли утром лезть на гору или ее вершина также окутана облаками? Но нам нельзя выжидать: каждый день могут начаться северо-западные осенние штормы, которые прижмут нас к этому берегу.
После утреннего чая мы с Ковтуном направились сначала вдоль берега на запад, пока, по расчетам, не поравнялись е горой. Затем смело лезем по кочковатому болоту в туман на юг. Через некоторое время поверхность начинает повышаться, появляются бугры щебня, и наконец под нашими ногами черный щебнистый пологий склон, сложенный сланцами. Долго идем мы по плоской его поверхности, стараясь не свернуть с водораздельной оси увала. Наконец сланцы сменяются роговиками, значит, мы идем правильно: роговики должны окружать кольцом гранитную вершину [12] , и мы приближаемся к ней. На высоте 200 метров над уровнем моря туман начинает разрываться, показывается голубое небо, клочья тумана ползут по логам, и вот мы уже поднимаемся по гребню над сияющим белым полем.
12
Когда магматические породы внедряются в осадочные, они изменяют их состав и делают их более плотными, крепкими; сланцы, например, превращаются в роговики. – Прим. автора.
Перед нами вздымается мрачная вершина горы. Крутой подъем, сначала но осыпям черных роговиков; затем уступ, опять кочковатая тундра, болото, ручьи и выше в виде гигантской лестницы – гранитный склон. Ступени этой лестницы по 80 метров высоты, они состоят из неправильного нагромождения глыб гранита. Идешь, балансируя по острому ребру глыбы, потом прыгаешь на гладкую, скользкую поверхность следующей, ползешь по ней вверх. И так шаг за шагом взбираешься все дальше, а вершина все еще далека!
Эти гигантские ступени видны не только на склоне горы Наглойнын; все береговые горы высотой более 500 метров, начиная от Колючинской губы на востоке до Колымы на западе, покрыты такими ступенями-террасами. Сначала я приписал им морское происхождение: они имеют на первый взгляд большое сходство с обычными морскими террасами, отмечающими постепенное поднятие материка. Но внимательное их изучение показало, что мы имеем дело с оригинальной формой нагорных террас, которые образуются вследствие неравномерного накопления снега (при господствующих здесь зимой пургах) и последующего оттаивания и замерзания влажной почвы и скольжения по ней камней. Террасы эти живут, расширяясь и надвигаясь вперед непрерывно.
Довольно поздно добрались мы до плоской вершины горы. Высота ее оказалась 900 метров, и отсюда открылся вид далеко во все стороны. Но вся Чаунская губа закрыта толстым ватным слоем тумана, над которым торчат черные и серые вершины окружающих гор. Белые языки вползают по логам и, ощупав гриву, переваливают через нее белым потоком.
Только на южном конце губы кончается пелена тумана, и здесь он лежит волнами, между которыми блестит вода. За покровом тумана к западу и югу цепи гор, все более серые и неясные вдали. Это неизвестная, неисследованная страна. Удастся ли зимой пройти сквозь эти острые хребты на аэросанях? Ведь аэросани не могут подниматься на крутые склоны.
Как ни интересен пейзаж, приходится торопиться назад, не закончив работу на вершине; наступает вечер, и до темноты надо пройти хотя бы хаос гранитных глыб. Спуск по ним в сапогах труден: после прыжка на острое ребро или покатую поверхность чувствуешь себя очень неуверенно. Уклон крут, и неудержимо тянет бежать вниз и прыгать с глыбы на глыбу.
К ночи пройден весь крутой скат и остаются твердый пологий щебенчатый увал и кочковатое болото. Ночью никак не удается прыгать с кочки на кочку и находить маленькие щебенчатые площадки. Бредешь по воде между кочками, спотыкаешься, ругаешься про себя. Кажется, этому болоту нет конца.