В неизведанные края
Шрифт:
Наконец вот и берег. Но спуститься нельзя: мы попали к гряде низких утесов. Приходится брести выше по кочкам к востоку, пока Ковтуну не удается сползти по какой-то рытвине на пляж.
На другой день при пешеходной экскурсии по берегу к востоку я нахожу многочисленные следы чукотских стоянок. Сюда выходят оленеводы на лето, чтобы поохотиться на морского зверя. То здесь, то там видны камни очагов, остатки костров и даже следы детских игр: белые камешки, которыми выложен план яранги и полога, а внутри положены пустотелые камешки – посуда. А вот три маленькие яранги, сложенные из дерна, высотой в 20 сантиметров.
Путь от горы Наглойнын на юг лежит мимо длинного ряда больших утесов. Это холмистая страна, размытая морем, – прибой образовал непрерывные ряды утесов в 50–70 метров высоты. У их основания узкая полоса пляжа, прерываемая обрывами и нагромождениями камней. В этих обрывах видны превосходные разрезы складок, опрокинутые и перемятые, – вся толща сланцев и песчаников надвигалась на северо-восток, и складки разрывались, ползли одна по другой. И вот по этим разрывам потом проникли воды с растворами кварца и отложили кварцевые жилы, которые оживляют своими изгибами серые стены утесов. Среди жил в конце утесов, тянущихся на 20 километров, попадаются толстые, до двух метров. Я их осматриваю внимательно – нет ли где следов металлических руд. В первой же толстой жиле я нахожу зерна мышьякового колчедана и ползаю по склону в поисках более значительных вкрапленников. В это время ко мне подходят чукчи. Это оленеводы, они ловят здесь рыбу тем же утомительным способом, который я описал выше. Они с любопытством смотрят на мои поиски и уверены, что я ищу «мане-ман» (по-чукотски деньги, а также золото – от английского «money»; в чукотский язык проникло несколько английских слов от торговцев с американских шхун).
Чукчи одеты очень бедно, в протертые до кожи мягкие кухлянки и затасканные штаны. Опираясь на палку, дряхлый старик сосредоточенно следит, как я разбиваю кварц молотком.
Один из чукчей, большой детина со скуластым лицом, говорит, что здесь «мане-ман» мало, а вот на востоке у мыса очень много, и обещает показать. В награду он просит отвезти его вместе с его уловом на шлюпке до конца утесов, где стоят яранги. Я иду с ним и с другим маленьким парнем вдоль утесов. По дороге он захватывает нерпичью шкуру, снятую целиком и набитую рыбой, и легко несет ее на плече.
В двух километрах далее – еще одна толстая жила; кварц переполнен серным колчеданом и сияет, как золото, когда я отбиваю куски. Чукчи в восторге, но очень удивлены, когда я говорю, что весь этот блеск ничего не стоит.
Но «мане-ман», к которому вели меня чукчи, лежит дальше и оказывается еще менее ценным – это только мелкие желваки серного колчедана в серой стене утеса. Вот и конец утесов, носящих название Энмытагын. В тундре, над пологим берегом, белеют яранги, на широком пляже бродят русские фигуры, а в море блестят белые борта вельбота. Необыкновенная встреча в таком далеком мрачном углу – это сотрудники культбазы, приехавшие сюда сегодня из Чау на.
Русских трое – краевед Лобода и учительницы Абрамова и Волокитина. Они будут кочевать вместе с чукчами.
Как мне рассказывали потом учительницы, в течение шести месяцев постоянных кочевок им было очень трудно приохотить чукчей к учению. У каждой из них было очень мало учеников – два-три, редко до шести. Чукчи старались не стоять вместе, а разойтись на такое расстояние, чтобы сделать невозможным совместное обучение детей. Обстановка кочевки также мало способствует учению: чуть напьются чаю, полог убирается, и можно учиться лишь на морозе, где-нибудь у стада или в дыму костра в яранге. А вечером, когда расставят полог, опять пьют чай, едят и ложатся спать. По-видимому, главной причиной отрицательного отношения чукчей были шаманы – они считали учение опасным. Хозяин яранги, в которой жила Абрамова, вскоре вызвал шамана, виновато сообщил ему, что вот у него два несчастья: во-первых, его выбрали в нацсовет, а во-вторых, пришлось приютить русскую. И духи уже гневаются: волки задрали двух оленей. Но он обещает, что в нацсовете он будет делать только то, что соответствует чукотским обычаям, а что касается русской, то она безобидная и почти что чукчанка, и если что сейчас еще делает не так, то потом научится. Последовавшее затем камланье [13] должно было избавить хозяина от дурных последствий этих несчастий.
13
Религиозный обряд, заклинание духов. – Прим. автора.
Обе учительницы сжились с оленеводами, принимали участие в работах чукотских женщин и заслужили полное одобрение чукчей, так что к Волокитиной даже дважды сватались чукчи, считая ее вполне пригодной для ведения чукотского хозяйства.
Нельзя не восхищаться самоотверженной работой этих первых пионеров советской культуры, которым в таких тяжелых условиях пришлось вести преподавание и бороться с влиянием, шаманов.
День был уже на исходе, нам очень хотелось заночевать у этих яранг, но море спокойно, ровная его поверхность отливает серым блеском, и надо спешить к самому дальнему, юго-западному углу губы.
Теперь темнеет уже рано, приближается осеннее равноденствие, и мы доходим до цели опять в полной темноте.
Наутро ветер бьет с севера. Мы с Денисовым выезжаем на лодке с намерением осмотреть низкий ряд утесов к северу, но мотор не желает участвовать в этой поездке: впервые за всю свою короткую жизнь он решает серьезно заболеть какой-то таинственной болезнью. Оставив Денисова возиться с мотором, я иду пешком вдоль утесов, отыскивая тот графит, который был обещан одним из местных русских. Но всюду только твердые песчаники и марающие руки глинистые сланцы, которые при некоторой фантазии можно принять за графит. Но зато я нахожу другое, очень красивое полезное ископаемое. Пляж в некоторых местах покрыт тонким слоем кроваво-красного песка, он состоит из мелких зерен граната, вымытых прибоем из какой-то изверженной породы. Такие пески представляют превосходный материал для шлифовки и полирования.
На второй день ветер не стихает, мотор все еще болеет, и попытка выехать на юг вскоре кончается неудачей. Я ухожу по утесам и болотам вдоль берега.
К вечеру, победив мотор, Ковтун и Денисов догоняют меня за концом утесов. Дальше к юго-востоку видны только низкие песчаные берега с обрывами и оползнями, тундра с черными прослоями торфа; там геологу почти нечего делать, и исследование губы можно считать законченным.
Приходится здесь заночевать; по-прежнему свежий ветер гонит крутые волны с севера, и с трудом удается пристать и выгрузиться у устья ручья. Пока мы таскаем груз через полосу прибоя, начинает падать густыми хлопьями снег, закрывая все кругом.
У нас есть железная печка, в устье ручья прошлогодний шторм загнал плавник, и мы весело проводим вечер, несмотря на вой ветра. Завтра мы возвращаемся домой – какое хорошее слово «домой»!
Завтра в самом деле мы можем выехать: ветер стих. И нас обуревает дерзкое желание – пройти прямо в Певек наискось через всю губу. Это пересечение еще длиннее предыдущего; отсюда не видно даже вершины Певекской горы, хотя она более 600 метров высоты. Смело мы пускаемся на северо-восток, направляя нос шлюпки на горизонт, несколько левее едва видимых вершин восточных гор Летайпиан. Слабая рябь, ветра почти нет, и только мотор что-то шалит: время от времени в нем раздается странный стук, резкий и короткий. За два дня Толе не удалось выяснить его болезнь – надо разобрать его как следует.
Проходит час, мы отошли километров на десять от берега, и положение резко меняется: с юго-востока подымается сильный ветер. Волны быстро нарастают, и со всех сторон видны крутые их гребни с белой пеной. Несмотря на поднятые брезентовые стенки, лодку захлестывает. Надо переменить курс, чтобы волна не била так прямо в борт. Постепенно мы склоняемся к югу, идем уже к Турырыву, но ветер все сильнее, и положение наше становится рискованным. Шлюпка каждую минуту встает на дыбы и затем с силой хлопает носом о волну. Мотор не внушает доверия, не говоря уже о том, что стуки в нем продолжаются. Само его положение на корме очень опасно: в любой момент его может захлестнуть волной, и тогда он остановится. А завести капризный подвесной мотор на волне не так-то просто. Кроме того, наливать бензин в бак надо высунувшись над кормой, и половина бензина при этом проливается.