В некотором царстве… Сказки Агасфера
Шрифт:
– Ступай, дединька…
Дед помолчал, пошамкал и, бормоча что-то о золоте и петухах, поковылял к дому.
А незнакомец обратился к Екиму:
– И нам пора.
Екиму стало тоскливо и страшно.
– Куда? – впервые заговорил он с незнакомцем.
В это время гром, как стальной горох, рассыпался где-то рядом.
– Да уж найдётся дельце, Еким, – усмехнулся незнакомец.
– Нет у меня ничего, – потупился Еким, – взять с меня нечего.
– А мне, Еким, ничего и не надо. Это тебе надо.
Еким поднял глаза на незнакомца. А тот продолжал:
– Ты в Москве у папиньки триста рублей взял? Чтобы в Руссе товару купить и с прибытком воротиться… А заместо товару приобрёл ты вещь
– А ты при чём? – хмуро спросил Еким, помолчав.
– Я-то? Да как будто и ни при чём. А вроде как и при чём. Обещался я. Так что если пообещаешь ты меня слушаться, то вот тебе моё слово, что вернёшь ты папиньке и триста рублей, и сверх того… Ну так как?
Пока он говорил, Еким думал, что это, должно быть, необычный человек, если всё знает. К тому же, было очень интересно, что ещё может произойти, ведь Еким был в том возрасте, когда опасность не просто не пугает и не сдерживает, но, скорее, подталкивает к совершению поступков ненужных и бессмысленных. Еким наблюдал, как незнакомец усадил затем петуха в мешок из сарая, как отправил туда же ветошь, которую старик называл скатертью, как, наконец, сломал длинный рябиновый прут. И все эти приготовления казались Екиму странными и страшными. Но когда незнакомец спросил его: «Ну так как? Идём, что ли?», Еким отвечал: «Идём», и они вышли со двора.
В это самое время гром ударил уже над их головами. Казалось, кто-то бил палкой по пустому ведру. Еким вздрогнул и втянул голову в плечи, а незнакомец, не обращая никакого внимания на небесную колотушку, свернул с дороги и зашагал в сторону леса, недружелюбно черневшего впереди. Блуждавшие где-то зарницы подобрались ближе, и молния вдруг ударила перед путниками, точно намереваясь преградить им дорогу. Еким снова вздрогнул, незнакомец, как ни в чём не бывало, продолжал путь.
Но по-настоящему Еким испугался, только когда они вошли в лес. Всё живое спряталось от грозы. И лес, угрюмый, затаившийся, встретил их молча. Лишь наверху слышался тревожный шум, словно деревья перешёптывались и не то жаловались, не то предупреждали о чём-то. Вдруг шёпот стал тревожнее, гулче, как будто и самый лес наполнился страхом. А следом Еким ощутил на лице влагу – начался дождь.
Но ничто не могло остановить их. Они всё шли и шли, пока наконец не оказались в таком глухом месте, откуда, казалось бы, невозможно было и выбраться. Деревья были так высоки и разлаписты, что совсем закрывали небо, даже дождь почти не ощущался здесь. То и дело грохотал гром, а молнии освещали им путь. Свет же их был так ярок, что слепил глаза даже под смежёнными веками.
Неохватные стволы, верхушки которых можно было увидеть, только задрав головы, валежник и ковёр кочедыжника – таково было место, где спутник Екима остановился, положил свой мешок на землю и сам уселся рядом.
– Видишь? – глухо спросил он Екима.
Еким не сразу понял, но вдруг среди листов кочедыжника заметил огонёк. Потом ещё один и ещё. Огоньков становилось всё больше – красные, белые, синие огоньки.
– Ночь сегодня особенная – рябиновая, – пояснил спутник Екима. – Ты иди, иди… положи под цветок скатерть и жди. А упадёт цветок – торопись, заворачивай…
С этими словами он сунул в руки Екиму ветхую скатерть, которую они купили у старика. Ничего не понимающий, не на шутку струсивший Еким взял скатерть, но от страха никак не мог сообразить, о чём говорит ему незнакомец и что же следует теперь делать.
– Да главное – чуть не забыл!.. На-ка вот, возьми рябиновый прут и как встанешь, обрисуй им круг, да так, чтобы сам в круге был. Понял ли? Чтобы в круге стоял… Ну, давай, – и он слегка подтолкнул Екима, – давай, не бойсь. Меня послушаешь – не пропадёшь… Давай… торопись – полночь близка.
Еким ни жив, ни мёртв пошёл на огоньки. К этому времени разыгралась настоящая буря – ветер выл, слепили молнии, дождь уже не жалобно шелестел, но шипел злобно в ветвях, в ударах грома слышался Екиму хохот. И вот уже явственнее хохот, кто-то кричит и словно бьёт по земле хлыстом. А цветки светятся как свечки, всё ярче их пламя, всё шире свет от него. Всё громче и отчётливее шум вокруг Екима. Поднял Еким глаза и обмер: Бог мой, что за чудища! Тянут кто языки, кто руки с когтями, гогочут, свистят, шипят, бьют по земле хвостами. Даже не думал Еким, что бывает так страшно. А где же попутчик? То ли сожрали его, а может… Может, бросил он тут Екима? Нет, не разбойникам отдал – хуже. Продал нечистой силе, и не выйти живым теперь из рябинового круга. И только подумал об этом Еким, как потеснилась вся компания, и выплыл навстречу сгусток тьмы, бесформенный и колышущийся. И понял отчего-то Еким, что это Смерть перед ним. Но тут раскрылся белый, не больше одуванчика, цветок, сорвался со стебля и упал на скатерть. Бросился Еким его заворачивать, и… раздался крик петуха. Разом исчезло наваждение: и Смерть, и чудища – всё пропало. От расцветших цветов стало светло. И Еким увидел, что попутчик его сидит всё там же, где и сидел, и сжимает в руках старикова петуха. И вновь, силясь вырваться, прокричал стиснутый петух. И в третий раз.
Дождь поутих, гроза отправилась дальше – гром стучал уже в стороне. Обессиленный, опустился Еким на мокрую землю, прижимая к себе скатерть с дорого доставшимся и непонятным сокровищем.
– Что, Еким, – подошёл к нему со всегдашней своей усмешкой попутчик, – ты хотел потрудиться, папиньке прибыток явить – так вставай, мы ещё только полдела сделали… Этих не бо-ойсь! Теперь не тронут! Да цветок-от держи – не ровён час выронишь…
И они снова – впереди незнакомец с петухом в мешке, следом Еким с завязанной узлом скатертью, из которой огоньком светился цветок – тронулись в путь. И снова продирались сквозь лес, ставший после дождя парким и душным, снова ломали тьму и заросли, спотыкались о корни и пни, пока наконец не оказались у подножья холма, на который невозможно было вскарабкаться, не разодрав лицо и одежду о колючий кустарник. Здесь вдруг попутчик Екима остановился.
– Доставай, – сказал он. – Доставай цветок.
Еким достал из узла светящийся белый цветок, а незнакомец, приладив его к картузу Екима, шагнул к холму и потянул за собой Екима. И как только приступил Еким к колючим, разросшимся по холму кустам, случилось ещё более невероятное, чем то, что видел Еким в полночь. Холм, словно вышитые петухами занавески на кухне, раздвинулся на две стороны, и перед Екимом открылась камора, где стояли котлы, короба, большие и малые корзины. И отовсюду смотрели на Екима монеты и яркие разноцветные камни.
– Что смотришь? – ухмылялся незнакомец. – Бери!.. Что унесёшь – всё твоё. Вот тебе и прибыток…
Еким, не веривший глазам, вошёл в сокровищницу.
– А ты? – обернулся он к своему спутнику, не проявлявшему интереса к драгоценному блеску и остававшемуся как бы снаружи холма.
– Бери!.. Мне золото уже ни к чему.
Всё сверкало вокруг Екима. Но взгляд его упал лишь на кольцо с ярко-красным камушком. Еким поколебался и взял из котла, наполненного множеством бесценных вещиц, одно только это кольцо. Он мог бы взять с собой корзинку с золотом, но вместо этого Еким стянул с головы картуз и насыпал в него монет, после чего поспешил прочь, чувствуя себя неуютно в этой странной каморе. Но не успел он выйти, как холм вдруг зашевелился, закряхтел по-стариковски, и две его половины стали медленно, но неуклонно съезжаться. Екиму пришлось поторопиться, чтобы не остаться навеки внутри холма подле корзин с золотом.