В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945
Шрифт:
Во время работы мы часто находили мешки и с продуктами и иногда прятали съедобное по своим карманам. Особенно строго немцы следили за тем, чтобы мы не украли драгоценности, деньги и документы.
После обеда нам удалось откопать двух живых, но сильно израненных старика и мальчика, которых медицинские работники, сделав им какой-то укол, быстро увезли на автомашине скорой помощи.
На такой работе мы пробыли три дня. Рядом с вокзалом какие-то другие пленные разбирали завалы большого дома и один молодой пленный обнаружил еще живого немецкого майора, однако он не стал его спасать, а добил, ударив ломом по голове. Но никто из нас не упрекнул убийцу за жестокость – согласно нашему воинскому уставу не полагалось
В феврале к нам опять пригнали военнопленных из других лагерей, расположенных значительно восточнее нашего. Естественно, в казарме не хватило нар для вновь прибывших, поэтому им пришлось несколько ночей спать на полу в разных помещениях и по два человека на одном ложе. Но такое положение оставалось недолго: фельдфебелю поступало множество заявок от местных крестьян, желавших получить в качестве работников к весеннему севу «хороших» пленных. В последние дни февраля фельдфебель отослал из Цшорнау к крестьянам группу из 15 товарищей, которые стали жить и работать у хозяев совершенно свободно – только под их контролем и ответственностью. В результате в казарме опять стало достаточно места, но я лишился лучших друзей: одного из основных добытчиков дополнительного питания – Леши Маляра, Виктора Чайкина и Андрея Дмитриевича Шныкина.
В деревню Дойчбазелиц попал молодой украинец Николай Скотний, судьба которого оказалась очень трагичной. Дело в том, что, когда в конце апреля эту деревню заняли наши войска, несколько красноармейцев, заметив у хозяина Скотнего дочь лет восемнадцати, собрались ее изнасиловать. Но Николай попытался защитить девушку. За это насильники расстреляли его. Хозяин похоронил Колю во дворе, а потом перезахоронил на местном кладбище.
Аналогичная судьба оказалась и у Станислава (Стано), польского работника нашей хозяйки Марии Шольце. В те же дни апреля, когда нас там уже не было, вступили в деревню красноармейцы. Они решили забрать у хозяйки обеих лошадей, и Стано оказал этому сопротивление, за что был немедленно расстрелян.
…В последние февральские дни из членов моего «колхоза» основными «организаторами» дополнительных продуктов питания остались лишь Андрей Маркин и Василий Серегин, работавшие с мастером Фридрихом на городской канализационной станции. На ее территории, которую из немецкого начальства редко кто посещал, они летом устроили маленький огород и даже соорудили парники для выращивания табака, лука и овощей. Кроме того, со своим мастером они занимались реализацией удобрений из фекалий за спирт и продукты питания. Значительную часть этих продуктов и овощей они приносили в лагерь для своего «колхоза». В первые дни марта Андрей с Василием завершили сооружение на станции небольшого бункера, в котором рассчитывали отсидеться, убежав из лагеря, и дождаться прихода наших войск.
В первое воскресенье марта Иван Соколов, служивший в Цшорнау у местного крестьянина, и Николай Харитонов, работавший там подручным у кузнеца, задумали сделать для меня нечто приятное. Они упросили Николая Билка отпустить меня пообедать вместе с ними у их хозяев. Сначала у хозяина Ивана мы хорошо пообедали с принятием самогона, а затем вместо того, чтобы посетить кузнеца, Иван повел меня в дом Лоренца, где жила Тамара Фомичева, а к ней пришла сильно влюбленная в меня Дуся. С нами сели за стол и две дочери хозяев обоих дворов, и хозяйка Тамары. Опять пошло гулянье, но на этот раз с неплохими винами и закуской. Я окончательно запьянел, целовал в щеки то Тамару, то Дусю.
Иван с большим запозданием привел меня обратно в лагерь, где нас давно ждал встревоженный Билк. Я прилег было на нарах, однако заснуть не мог и вышел во двор. Ярко светило солнце, было
К вечеру того же дня о моем поступке с преодолением высокой ограды и посещением сарая стало известно не только моим товарищам по лагерю, но и, наверное, всем жителям деревни. Естественно, сразу узнал об этом и фельдфебель. Утром он вывел из строя в качестве переводчика не меня, а Сашу Зинченко и громко объявил, что я вчера совершил попытку побега из лагеря через ограду и напал на женщину, за что буду сурово наказан, то есть лишен привилегированного обмундирования, переодет в обычную одежду военнопленного и, главное, немедленно отправлен в штрафной лагерь.
Товарищи ушли на работу, а фельдфебель завел меня в караульное помещение, в котором в это время находились охранники и Эрика. Он приказал мне снять обмундирование, и я молча стал раздеваться. Но вдруг Эрика закричала на фельдфебеля: «Зачем ты, Пауль, заставляешь это делать? Не может же Юрий уйти из лагеря без одежды! Ведь другой одежды все равно нет!» И хитрый фельдфебель тут же сказал, что отменяет свое решение, уступая даме. Собрав свои вещи, я сказал фельдфебелю «Всего хорошего!» и отправился в неведомый путь. И почему-то никакого сожаления об оставленном лагере у меня не возникло. «Будь что будет! – подумал я. – Такова, наверное, моя судьба!»
Глава 6
Я надел за спину мешок с личными вещами, взял на руки шинель. Вилли, почему-то настроенный очень весело, повел меня не в город по шоссе, как я ожидал, а к лесу. Я спросил: «Куда мы идем?» И он ответил: «Во всяком случае, не… в штрафной лагерь». Оказалось, меня отправили в Дёбру, к богатому местному крестьянину, чтобы я отработал у него за то, что фельдфебель, вероятно, с него что-то получил. Вилли продолжал объяснять мне, что о высылке в штрафной лагерь фельдфебель сказал для того, чтобы попугать пленных и сделать их более послушными. «Тебе не будет плохо в Дёбре», – сказал Вилли. Мой конвоир явно не торопился, шел медленно и часто останавливался, чтобы посидеть и отдохнуть. Его, казалось, совсем не беспокоило то, что в это время Красная армия воюет уже на территории Германии и что советские войска находятся не более чем в 200 километрах от данного места. На одной из остановок он вытащил пистолет и начал стрелять по птицам, как в прошлом году. Предложил пострелять и мне, но я отказался. При этом подумал: «Ведь я же могу застрелить его и убежать с оружием к своим». Но я знал, что перед линией фронта имеются сплошные заминированные участки и находятся приготовившиеся к жестоким боям многочисленные цепи немецких войск. И это удержало меня от реализации моего замысла.
Наконец мы оказались в сравнительно большой деревне и остановились у дома, на воротах которого висела начертанная на белом полотне большими черными буквами надпись: «Gott, segne die Verlobten» («Бог, благослови обрученных!»). В доме за столом, заставленным разными яствами, с бутылкой вина сидели невеста в обычном платье и жених – офицер войск СС. Напротив них расположились очень пожилой хозяин, как оказалось дедушка, и мать невесты и о чем-то беседовали. Всех удивило, что я – русский пленный, одетый почти полностью в советскую военную форму, хорошо говорю по-немецки и поздравил молодых. Офицер сразу встал, налил в маленькую рюмку вина и предложил мне выпить за невесту и за него. Я не отказался. Дальше то же самое он проделал с Вилли.